Книга Засекреченный свидетель - Фридрих Незнанский

— Не знаю. Говорят, всплыли старые связи Егорова с прежним председателем РОК Смердюковым. А того давно во всех смертных подозревают. Только поймать не могут. Однако близкое с ним знакомство для Федора сочли компрометирующим. Да к тому же Красина «сам» давно тянет, как и Калачева когда-то. От одного только избавились, как второй на нашу голову.

— Так ведь средство известное, — хмыкнул шутник Бочкарев. — Бритвой по горлу — и в колодец.

— Устами младенца… — кивнул Лев Николаевич. — Я предлагаю уважаемому собранию обдумать этот вопрос и прикинуть возможные деловые предложения. У нас намечена баня в нашем «городке» на Волге в следующую пятницу? Ну так будьте готовы доложить соображения. А пока предлагаю выпить водки, господа офицеры…

Доев бутерброды и огурцы, «господа офицеры» аккуратно сложили мусор в пластиковые контейнеры и закинули их в рюкзак. Поднялись с поваленного дерева, подхватили корзинки, где лежало уже немало белых грибов, и, сориентировавшись по проглянувшему к вечеру солнцу, отправились на северо-запад. Где-то там им по пути должна была встретиться деревня Шебанцево, от которой они намеревались автобусом отправиться до Домодедова или Михнева.

2

— А вот этот новодел — моя персональная гордость. Ты же помнишь, Семеныч, что этого дома не было?

— Сейчас трудно сказать, Янис. Выглядит так гармонично, будто стоял здесь всегда.

— Еще бы! С тысяча триста тридцатого года примерно и вплоть до тысяча девятьсот сорок первого, когда фашисты взорвали. А Черноголовые его с тысяча четыреста семьдесят седьмого года арендовали.

— Неужели «русские оккупанты»? — не преминул поддразнить бывшего ученика Петр Семенович Майстренко.

— Это не фамилия, — оценив шутку, растянул рот до ушей обычно серьезный латыш. — Черноголовыми называли одну из средневековых торговых организаций.

Он произносил слова неспешно, слегка растягивая, что характерно для прибалтийского акцента: «торгооовых организаааций».

— Эта организация объединяла холостых приезжих купцов и называлась братством святого Маврикия. У них было три покровителя: святой Георгий, святая Гертруда и, наконец, самый главный — святой арап Маврикий. Черный лик его был изображен на знамени братства и на щитах его членов. Поэтому они и называли себя Черноголовыми.

— Надо же, — удивленно покачал головой российский гость. — Не знал. Век живи — век учись!

— Так вот, — невозмутимо продолжал министр строительства с птичьей фамилией Цирулис, что на русском означает жаворонок. — До наших дней от этого замечательного строения сохранились лишь некоторые старинные скульптуры, в том числе статуи святого Георгия и святой Гертруды, флюгер, сильно пострадавший от пожара, каменные плиты у главного входа. Вместе с четырьмя рельефными блюдами — остатками знаменитой коллекции серебряной посуды — все это хранилось в Музее истории города Риги и мореходства. Теперь статуи — вон они!

Янис мотнул подбородком вверх, где на ступенчатом щипце дома Черноголовых, отстроенного к 800-летию Риги, были установлены скульптурные изображения людей и животных, а также обелиски. Уступы щипца были отделаны высеченным в камне орнаментом в виде вьющихся лент и спиралей. Шесть его ниш украшали живописные изображения древних богов — покровителя торговли Меркурия и властителя морей Нептуна. Над обеими срединными нишами виднелись часы с «вечным» календарем, имитирующие прежние, установленные еще в 1622 году.

— Твоя работа?

— Да, — гордо ответил латыш. — Все восстанавливалось по старинным рисункам и фотографиям первой трети двадцатого века. Восстановлено фактически в том же виде, в каком здание было утрачено в начале Второй мировой.

— А флюгер?

— Настоящий. В нем тридцать килограммов веса, между прочим. Ковка из бронзы с позолотой. Святого Георгия на коне изготовил в тысяча шестьсот двадцать втором году рижский золотых дел мастер Эбергард Мейер. А мы реставрировали то, что горожане нашли в пепле среди обломов здания.

Майстренко расхохотался. Латыш надулся.

— Ну прости, Янис. Прости, дорогой, — утер слезу отсмеявшийся гость. — Я не над тобой. Просто ты оговорился забавно, а я поэтому внучку вспомнил. Она уже взрослая девица — тринадцать лет. Говорю ей: «Света, ты книжку „Обломов“ читала?» А она в ответ: «Каких обломов?» Прости, не удержался. Уж больно забавно. А по-русски от разрушенного здания остаются не обломы, а обломки. Обломы — другое…

Янис хотя и не очень понял, но не обиделся и продолжил свою экскурсию, в которой знакомил гостя с новыми строительными объектами в столице независимой Латвии. А Петр Семенович, слушая министра, раздумывал о своем. Многовато что-то жизнь стала преподносить ему в последнее время этих самых «обломов»…

С тех пор как он неимоверными усилиями прибрал к рукам цементный рынок России, дела, поначалу резво скакнувшие в гору, стали приобретать скверный характер.

Сначала тревогу забили региональные власти. В Белый дом посыпались письма от губернаторов, которые обвинили «Русьцемент» в фактическом срыве программы по формированию доступного рынка жилья. Подобное развитие событий Майстренко предвидел и был к нему готов. Несколько раз его вызывали на коллегию в министерство, где пытались прищучить, но Петр Семенович свою вину умело отрицал. «Повышение цен на цемент происходит по объективным причинам», — всегда отвечал он. По его словам, резко выросли тарифы на железнодорожные перевозки, газ, электроэнергию. К тому же постепенно изнашиваются основные мощности цементных предприятий, поэтому компании нужны деньги на модернизацию. И пусть, мол, губернаторы не воду мутят, а налаживают в своих регионах производство дешевого цемента. Это и будет рынок, конкуренция и демократия.

Затем начались проблемы со строительством олимпийских объектов в Краснодарском крае. Майстренко понимал, что, пробивая получение этого выгоднейшего заказа, «наступает на хвост» могучим конкурентам, в особенности — опасному тандему из «Оптимы-Строй»: энергичному и умному Полякову и его «серому кардиналу» Сухареву. Последний был несколько раз судим и, по слухам, вкладывал в развитие фирмы воровской общак. Это, конечно, дело прокуратуры — разбираться с происхождением чужих денег, но, если слухи соответствовали действительности, финансовые возможности конкурентов ничуть не уступали «диалоговским». И можно было ожидать тяжелой борьбы, закулисной возни на самых верхах, войны компроматов и прочих прелестей. Однако действительность оказалась проще и страшней.

На ближайших его соратников и сподвижников напал настоящий мор. Неожиданно умер от сердечного приступа исполнительный директор «Диалога» Глеб Манулин. Сгорел за считанные дни под наблюдением врачей первый заместитель Майстренко — Валерий Митин. Отравился руководитель стройработ в районе Красной Поляны Стас Краснухин. Утонул в Черном море еще один бывший зам главы концерна, депутат Госдумы Филипп Ландышев…

Петр Семенович неоднократно обращался в следственные органы с просьбой тщательнее расследовать все случаи гибели его подчиненных, но следствие по каждому из этих дел не находило подтверждения умышленному характеру смертей. Однако Майстренко, как и большинство крупных и успешных руководителей, наделенный чутьем на опасность, понимал, что до тех пор, пока позиции его концерна на Черноморском побережье неуязвимы, расплачиваться за это будут люди. И скорбный список будет расширяться.