Книга Её запретный рыцарь - Рекс Стаут

— Но мистер Догерти! — воскликнула Лиля. — Мы не можем ими воспользоваться! Думаю, вы понимаете это. У меня есть кое-какие сбережения…

Догерти прервал ее:

— А теперь слушай сюда. Мы будем этим заниматься, и не мешай нам. В любом случае это не будет стоить нам ни цента. Не могу объяснить как, но могу в этом поклясться. Все в порядке, и тебе не о чем беспокоиться. Ради бога, только не надо говорить, что вы с Ноултоном обойдетесь без нашей помощи и что ты не примешь этих денег. Если мы собираемся тебе помочь — значит, мы должны это сделать. Что ты подумала вчера утром — что я отнесу Ноултону записку, а потом приду домой и буду сидеть сложа руки?

После этих слов Догерти, не дав Лиле времени для ответа, повернулся, пересек вестибюль и присоединился к своим приятелям.

Это было началом кампании, которая продолжалась немногим больше месяца.

Странные Рыцари распределили обязанности между собой, и им пришлось поднапрячься. Каждое утро один из них сопровождал Лилю по дороге в отель и провожал ее вечером домой. Это было необходимо, потому что ей дважды встречался на улице Шерман. Он также маячил около ее дома, но там присутствие мужчины-охранника не требовалось, потому что эту роль с успехом выполняла миссис Берри.

Догерти был официальным связным между «Ламартином» и городской тюрьмой. Сначала Лиля настаивала на том, чтобы самой ходить к Ноултону, но Догерти уговорил ее возложить эту унизительную миссию на него.

Пленник писал:

«Я так хочу увидеть тебя, ты это знаешь, но, пожалуйста, не приходи сюда. Вполне достаточно, что тюремная камера навсегда запечатлелась в моей памяти, — мне было бы невыносимо знать, что и ты видела меня здесь. Что бы ни рисовало твое воображение, реальность в сто крат ужаснее. Если я вновь обрету свободу, то мне не будет казаться, что я обманул правосудие. Господь свидетель, что я не мог быть наказан за мое преступление сильнее, чем это уже произошло».

Ноултон упорно отказывался разрешить своему адвокату добиваться его освобождения под залог. Адвокат называл это донкихотством, Догерти использовал более сильные и всем хорошо известные выражения, но они не могли изменить решение молодого человека. Он не объяснял причин, но все их понимали; и адвокат, который был по крайней мере столь же добросовестен, как и любой другой представитель его профессии, заметил Дюмэну, что он впервые за десять лет своей практики с легким сердцем защищает переступившего закон человека.

Что касается самого дела, то оно казалось безо всяких оговорок простым. До сих пор не было известно, какими доказательствами располагает обвинение. Это создавало определенные трудности, и все усилия были направлены на то, чтобы узнать, чем располагает противная сторона.

Рыжий Тим не представлял какой-либо опасности, потому что ему удалось благополучно скрыться в ночь перед арестом Ноултона. А только он один из этой банды видел Ноултона и имел с ним дело.

Больше всего адвокат боялся, что имеются доказательства каких-то конкретных операций с деньгами.

Особенно его беспокоил бумажник Ноултона, пропажа которого обнаружилась наутро после боев в квартире Дюмэна. Ноултон подозревал Шермана, но не исключал и того, что мог потерять бумажник где-то на улице.

— Ладно, — вздохнул адвокат, — лучшее, что мы сейчас можем сказать, — это то, что мы будем тебя защищать. Мы должны приберечь силы для суда. До начала слушания дела мы вряд ли узнаем что-то существенное. Мы ведем борьбу вслепую, но помни — им придется представить какие-то доказательства, и вполне очевидно, что они так и сделают.

Догерти не скрывал оптимизма. После тридцатипятикратного выигрыша по номеру камеры Ноултона — а он со смаком пересказал эту историю узнику, — Догерти и думать не думал, что их усилия могут привести к чему-либо, кроме как к блистательной победе.

— Подумай об этом, только подумай об этом, — говорил он Ноултону с благоговейным придыханием. — Он вытащил удачный номер из своей шляпы — это первое. Потом он поставил на него все — и выиграл.

Теперь мы просто не можем проиграть. Мы будем наступать из центра и во все стороны.

— Спасибо, старик. Надеюсь, так и будет.

Прошло три недели. Время тянулось медленно, все ждали начала слушания дела. Догерти особенно оживился в те два дня, когда искал Шермана, впрочем безуспешно. Они ничего о нем не слышали, за исключением тех случаев, когда застали его у Лили дома и когда он встречал Лилю на улице.

— Он наверняка крутится где-то поблизости, — сказал Догерти Дюмэну, когда они однажды утром встретились в вестибюле. — Правда, я знаю, что он в городе, потому что он все еще занимает квартиру на Тридцать четвертой улице. Но я не могу войти внутрь и должен ждать, когда он сам высунет нос оттуда.

Маленький француз пожал плечами и бросил взгляд через вестибюль на столик, сидя за которым Лиля разговаривала с каким-то только что подошедшим человеком — возможно, клиентом.

— Ба! Оставь в покой этот Шерман. Раз он больше не беспокоит мисс Уильямс, нам нишего другой и не нужно. Он ништожный, грязный…

Тут его окликнули:

— Мистер Дюмэн!

Голос принадлежал Лиле. Они повернулись. Она, вся бледная, стояла рядом со своим столиком, держа в руке листок бумаги с каким-то напечатанным текстом. Дюмэн поспешил к ней, кинул взгляд на бумагу, которую она ему дала, и позвал Догерти.

Бывший боксер пересек вестибюль:

— В чем дело?

— Смотри! — Дюмэн показал ему бумагу. — То самое, что ты называешь «повестка», — для мадемуазель Уильямс! Мой бог! Это конец!

— Заткнись! — прорычал Догерти, беря в руки повестку. — Ты что, хочешь чтобы об этом узнал весь отель? Ты все принимаешь слишком близко к сердцу.

— Но что мне теперь делать? — неуверенно промолвила Лиля.

— Не падай духом. Не давай им нокаутировать тебя таким пустяком. Они вызывают тебя как свидетеля, не так ли? А это пустяковое дело. Так к нему и относись.

Лиля посмотрела на Догерти, удивляясь его неуместной веселости, когда все их планы должны были вот-вот рухнуть.

Догерти с улыбкой прочитал повестку.

— Удивительно одно, — пробормотал он, — что они не прислали ее раньше. Я все время этого ждал. Шерман знает все о том, как ты была дома у Ноултона, — он рассказал мне и Дюмэну, — и, больше того, он рассказал о тебе следователю. Я только одного не могу понять: почему они тянули так долго?

— Но что мне теперь делать? — повторила Лиля.

— Ты можешь сделать только одно — пойти и дать показания.

— Но мистер Догерти! Разве вы не понимаете? Они будут спрашивать меня о том вечере и… о деньгах. И его осудят.

Догерти изобразил сильнейшее удивление.

— Ну и что с того? Пусть они спрашивают тебя хоть до Страшного суда — что они узнают? Только то, что ты прямо из отеля пошла домой и провела там вечер за чтением «Пути паломника»[7]. У них есть только показания Шермана, и я не я буду, если присяжные поверят ему больше, чем тебе.