Книга Темное дело - Оноре де Бальзак

Как только допрос обеих женщин был кончен, присяжных и адвокатов уведомили о возобновлении судебного разбирательства. В три часа дня председатель открыл заседание и объявил, что прения будут возобновлены на основе новых данных. Председатель показал Мишю три бутылки и спросил, признает ли он их своими, при этом обратив внимание подсудимого на тождественность сургуча на двух пустых бутылках и одной полной, взятой в то утро судьей в присутствии Марты из погреба. Бывший лесничий признал бутылки своими; когда же председатель объяснил, что пустые бутылки только что обнаружены в подземелье, где содержался сенатор, эти новые вещественные доказательства произвели огромное впечатление на присяжных. Затем каждого из подсудимых допросили относительно тайника, скрытого под развалинами монастыря. В прениях, развернувшихся после повторного допроса всех свидетелей и защиты и обвинения, было установлено, что о тайнике, обнаруженном Мишю, знали, кроме него, только Лоранса и четверо дворян. Можно представить себе, как подействовало на публику и на присяжных сообщение общественного обвинителя о том, что именно этот подвал, известный лишь подсудимым и двум свидетельницам, и послужил темницей для сенатора. В зал суда ввели Марту. Ее появление вызвало заметное волнение и у публики, и у обвиняемых. Г-н де Гранвиль поднялся с места и заявил протест против того, чтобы жена давала показания, порочащие мужа. Общественный обвинитель возразил, что Марта, по ее собственному признанию, является соучастницей преступления и что поэтому ей не придется ни приносить присягу, ни выступать в качестве свидетельницы, а ее необходимо выслушать лишь в интересах истины.

— Впрочем, достаточно будет просто огласить показания, данные ею председателю совета присяжных, — заметил председатель и велел секретарю прочесть составленный утром протокол.

— Подтверждаете вы эти показания? — спросил председатель.

Мишю взглянул на жену, и Марта, поняв свою ошибку, упала без чувств. Можно сказать не преувеличивая, что эта сцена как громом потрясла подсудимых и их защитников.

— Я ни строчки не написал жене из тюрьмы и не знаком ни с одним из тюремных служащих, — заявил Мишю.

Борден передал ему клочок письма, и подсудимому достаточно было взглянуть на него, чтобы воскликнуть:

— Мой почерк подделали!

— Вам ничего другого и не остается, как все отрицать, — заметил общественный обвинитель.

После этого ввели сенатора — с соблюдением всех церемоний, обычных при встрече столь высокопоставленного лица. Появление его произвело ошеломляющий эффект. Мален, которого судейские без всякой жалости к прежним владельцам прекрасного поместья величали графом де Гондревилем, по предложению председателя весьма внимательно и долго всматривался в подсудимых. Он признал, что его похитители были одеты точно так же, как эти молодые люди, однако добавил, что в ту минуту, когда на него напали, он был слишком потрясен и поэтому не решается положительно утверждать, что обвиняемые и есть преступники.

— Более того, — продолжал он, — я уверен, что эти молодые госиода тут ни при чем. Глаза мне завязали в лесу огрубелые руки. Поэтому, — продолжал Мален, глядя на Мишю, — я скорее готов допустить, что об этом позаботился мой бывший управляющий. Однако прошу господ присяжных тщательно взвесить мои показания. На этот счет у меня только легкое подозрение, но уверенности нет никакой — и вот почему. Два человека подняли меня и посадили на круп лошади, позади того, кто завязал мне глаза, и у него волосы были рыжие, как у обвиняемого Мишю. Каким бы ни показалось странным еще одно мое наблюдение, я должен сказать о нем, ибо оно благоприятно для обвиняемого, и я прошу его не обижаться на меня. Будучи привязан к спине неизвестного, я, естественно, должен был, несмотря на скорость езды, чувствовать исходящий от него запах. А запах этот не был похож на тот, который присущ Мишю. Что же касается женщины, которая три раза приносила мне пищу, то я уверен, что это была жена Мишю, Марта. В первый раз я узнал ее по кольцу, подаренному ей мадмуазель де Сен-Синь, — она не догадалась его снять. Прошу суд и господ присяжных принять во внимание противоречивость этих обстоятельств, которых я еще и сам не могу себе объяснить.

Показания Малена были единодушно встречены одобрительным шепотом. Борден попросил у суда разрешения задать этому ценному свидетелю несколько вопросов.

— Значит, господин сенатор считает, что его похищение было совершено с другими целями, чем те, которые приписывает подсудимым общественный обвинитель?

— Конечно, — ответил сенатор. — Но об этих целях я ничего не знаю, ибо за двадцать дней своего заключения я ни с кем не виделся.

— Допускаете ли вы, — спросил тогда общественный обвинитель, — что в вашем замке могли находиться какие-либо документы, грамоты, ценности, которые явились бы предметом розысков со стороны господ де Симезов?

— Не думаю, — ответил Мален. — Если бы даже и так, то я не допускаю, чтобы эти господа решились завладеть ими путем насилия. Достаточно было бы попросить меня, и я бы их отдал.

— А не жег ли господин сенатор каких-нибудь бумаг в своем парке? — неожиданно спросил г-н де Гранвиль.

Сенатор взглянул на Гревена. Обменявшись с нотариусом многозначительным взглядом, который не ускользнул от Бордена, Мален ответил, что никаких бумаг не жег. Когда общественный обвинитель спросил сенатора о засаде в парке, жертвой которой он чуть было не стал, а также не ошибается ли он относительно направленного на него ружья, Мален ответил, что Мишю в то время сидел на дереве. Этот ответ, совпавший с показанием Гревена, произвел огромное впечатление. Молодые дворяне с полным хладнокровием выслушали показания врага, подавлявшего их своим благородством. Лоранса страдала ужасно, и временами маркизу де Шаржбефу приходилось удерживать ее за руку. Наконец граф де Гондревиль удалился, поклонившись также и четырем молодым людям, но они не ответили ему. Эта мелочь возмутила присяжных.

— Они погибли, — шепнул Борден маркизу.

— Увы! И все из-за гордости, — ответил тот.

— Теперь наша задача стала гораздо легче, господа, — сказал общественный обвинитель, поднявшись с места и обращаясь к присяжным.

По его мнению, два мешка извести пошли на укрепление железной скобы для замка, запирающего болт на двери подземелья; этот болт подробно описан в протоколе, составленном Пигу. Обвинителю нетрудно было доказать, что только подсудимые знали о существовании подземелья. Он изобличил лживость версии защиты, он перебрал все доводы адвокатов в свете новых, столь неожиданно полученных улик. В 1806 году еще слишком живо было воспоминание о Верховном существе[29]1793 года, чтобы ссылаться на божье правосудие, поэтому он избавил присяжных от разговоров о деснице божьей. Наконец, он заявил, что судебные власти будут неусыпно следить за неизвестными сообщниками, которые освободили сенатора, и сел, уверенно ожидая вердикта.