Книга Невидимки - Стеф Пенни

— Что он будет делать, этот доктор?

— Думаю, для начала просто задаст вам кое-какие вопросы. Может, возьмет кровь на анализ. Это просто предварительный прием. Может быть, он направит Кристо к кому-то еще, если решит, что там скорее смогут ему помочь.

— К кому-то еще? К кому?

— Не знаю. К другим специалистам. Смотря что он найдет.

Иво решительно кивает, но, похоже, обуздывает свою нервозность лишь усилием воли. Кристо сидит на стульчике рядом с ним, привалившись к его боку, и не кажется ни взволнованным, ни несчастным. Впрочем, наверняка я судить не могу.

— Гэвин — хороший человек. Очень искренний. Он действительно хочет помочь. И он не последний специалист в детской медицине. Нам очень повезло.

Иво принимается разглядывать свою сигарету; он так сильно стискивал ее в узких пальцах, что она практически расплющилась. Пальцы у него слегка подрагивают. Он шевелит губами, как будто хочет что-то сказать, но так ничего и не говорит.

— Вам не о чем волноваться, — заверяю я. — Это просто беседа.

— Он захочет все узнать?

— Ну, все про заболевание, да. Ему нужно знать картину того, что произошло в семье, я так полагаю.

Как обычно, он не смотрит мне в глаза.

— И… с нас не потребуют за это денег?

— Нет, ничего не потребуют. Не беспокойтесь об этом.

Я улыбаюсь, стараясь выглядеть ободряюще, хотя Иво не смотрит на меня и потому все равно не видит.

Иво на руках несет Кристо в клинику. Стоит нам лишь оказаться в вестибюле за массивной стеклянной дверью, как она с чмокающим щелчком закрывается за нами и отсекает весь уличный шум, словно скальпелем. Толстый ковер приглушает звук шагов и даже голоса. Это та тишина, которую — в Лондоне — можно купить только за деньги. Я подхожу к администратору, безупречно подкрашенной женщине средних лет в сияющем шлеме уложенных волос, и объясняю, кто мы такие. Иво стоит посреди ковра; цыгану явно не по себе, и выглядит он здесь чужеродно.

Хоть бы постарался привести себя в порядок, проносится вдруг у меня мысль. Он даже не подумал ничего сделать со своей внешностью: сальная кепка надвинута на глаза, на нем та же самая застегнутая на все пуговицы жилетка и бордовый платок вокруг шеи… Ни разу еще не видел его без них. Пока мы ждем приема в комнате с кремовыми креслами и бежевым ковром — даже я смотрю себе под ноги, чтобы проверить, не наследил ли на полу, — я пытаюсь втянуть Иво в разговор. Но он то ли слишком нервничает, то ли просто не способен вести светскую беседу. На все мои реплики он отвечает или хмыканьем, или односложным бурчанием, то и дело поправляет Кристо волосы, причесывает их пожелтевшими пальцами. От Иво пахнет сигаретами и страхом. Ногти у него обгрызены до мяса, в кутикулы въелась грязь. Несмотря на досаду, в душе у меня шевелится сочувствие к этому неуживчивому молодому мужчине. Слишком многое пришлось ему перенести за свою короткую жизнь. В памяти всплывают слова моего отца о том, что цыганам приходится нелегко, но они изо всех сил стараются сделать так, чтобы людям не хотелось им сочувствовать.

Администратор сообщает нам, что Гэвин освободился. Я предлагаю Иво пойти в кабинет вместе.

— Не надо, — отвечает он. — Все в порядке. Спасибо.

Я занимаю себя чтением статьи из «Нэшнл джиографик» об обреченной на неудачу попытке восхождения на Аннапурну.[25]В холле стоит такая тишина, что в голову невольно закрадывается мысль о том, не погиб ли весь мир в результате неожиданной ядерной бомбардировки. Через полчаса из-за двери показывается администратор. Вид у нее смущенный.

— Ваш друг здесь?

— Нет. А что?

Она выдавливает натянутую улыбку.

— Мы нигде не можем его найти.

— Наверное, он вышел на улицу покурить.

— Мы смотрели. Нигде поблизости его нет.

Я таращусь на нее:

— А мальчик?

— О, его сын в кабинете с доктором Салливаном. Не могли бы вы?..

В поисках Иво я прочесываю весь квартал, потом соседнюю улицу, потом несколько прилегающих кварталов, потом ближайшую лавку, где продают сигареты, потом кафе, где мы с ним встретились… Куда еще он мог уйти? А главное, зачем? К тому моменту, когда я возвращаюсь, администратор на пару с Гэвином уже успевают обыскать все здание, включая подвал.

Иво как сквозь землю провалился.

28

Джей-Джей

На вопросы о моем отце мама всегда отвечала уклончиво. Раз он свалил и бросил ее еще до моего рождения, говорила она, туда ему и дорога. Примерно то же она повторяет и сейчас за ужином.

— Я просто хочу знать, кто он такой, — говорю я. — Мне даже имя его неизвестно. А я имею право знать, откуда взялась половина моей ДНК.

— Право?!

Она бросает на меня сердитый взгляд поверх тарелки с рагу и вздыхает:

— Милый, я знаю, что он твой отец. Но он разбил мне сердце. Я не хочу, чтобы он разбил и твое…

Я вижу, что она на пути к тому, чтобы сдаться, поэтому слушаю молча.

— …Но прежде чем разбить тебе сердце, он хотя бы должен найтись. А я, веришь ли, понятия не имею, откуда начинать поиски.

— Я не говорю, что хочу найти его, — мямлю я.

Эта мысль меня тревожит. Разузнать о ком-то — это одно дело. А встретиться с ним в реальной жизни — совершенно другое.

— Если бы у тебя была фотография или еще что-нибудь… — намекаю я ей.

— Ну, тут все просто. У меня не осталось никаких фотографий, так что показать я тебе ничего не могу. В тебе нет ни капли от него. Ты весь в Янко.

Я затаиваю дыхание. Что она хочет этим сказать?

— Просто скажи мне, как его звали. Пожалуйста, мама.

Она снова вздыхает и сверлит взглядом тарелку. Сердце у меня глухо бьется. Во рту пересохло. Наверное, теперь уже слишком поздно идти на попятный. А вдруг она сейчас скажет что-нибудь ужасное и мне придется до конца дней с этим жить?

— Видимо, этот разговор рано или поздно должен был состояться. Просто, понимаешь… я не хочу, чтобы тебе было больно.

— С чего вдруг мне должно быть больно оттого, что я узнаю его имя? Он что, в тюрьме или что еще похуже?

— Нет, нет, разумеется, нет! Ну, насколько мне известно… Только, знаешь, когда ребенка усыновляют, все сведения ему выдают, когда ему исполняется восемнадцать.

— Но меня же не усыновили?

— Джей-Джей, он был… ну, в общем… Ты заслуживаешь лучшего. Ты заслуживаешь самого лучшего отца в мире, милый, но дать тебе его не в моих силах.