Книга ЭмоБоль. Сны Кити - Антон Соя

— Милая моя, дорогая моя королева Ритка, ты опять меня спасла, — сказала я и поцеловала подругу в пухлые мягкие губы, — что бы я без тебя делала?

Большущие голубые глаза-лужицы моей готки сузились и наполнились слезами.

— Что бы ты без меня делала, Кит? Лазала по крышам, трахалась с татуировщиками и жила бы счастливо с любимым человеком, судя по всему, — сказала Рита, хлюпая носом.

Потом она залезла в свою сумочку и достала оттуда мой дневник.

— Ты что, рылась в моих вещах? Ни фига себе поворот! Как-то не по-королевски, Рит!

— Мы не знали, что с тобой, и насколько всё серьёзно. Ты всех нас очень напугала, Кити! Нужна была хоть какая-то зацепка, чтобы понять, что с тобой случилось! Прости!

— Да что со мной случилось? Ничего не случилось! Залезла на крышу подышать, а там уродские бабочки, испугалась, стала от них отмахиваться, порвала ночнушку, уронила её с крыши, упала и отключилась. Может, от жары, страха и фрустрации, а может, просто оступилась и головою стукнулась.

— Опять гигантские бабочки? Прости, но у тебя просто ещё остаточные явления от комы. Ты фантазируешь и пытаешься меня заставить поверить в свои выдумки. Реабилитировать тебя нужно, фантазёрку. Долго и упорно! Я так тебя любила, Кит! Так любила!

— О, а это уже серьёзное заявление! Значит, любила? Именно так, в прошедшем времени?

— Прости, но мы не можем больше жить вместе.

Слёзы покатились по её породистому лицу.

— Значит, ты прочитала мой дневник и сделала вывод, что нам нужно расстаться? Так?

Тяжело смотреть на Ритку, страшно произносить и слышать такие слова. Разговор у нас получался, прямо скажем, не очень своевременный для человека, только что вышедшего из комы. Но я видела, что Риту просто распирает от чувств, принимала свою вину перед ней и не могла не дать ей выговориться. Тем более что разговор назревал давно.

— Мне очень больно, Кит! И я знаю, что будет ещё больнее. Но так жить неправильно. Ты заслужила право на счастье. И я, может, тоже когда-нибудь смогу тебя забыть. Только не говори мне ничего. Пожалуйста. Всё, что было между нами, априори прекрасно. Но главное слово здесь — «было». А теперь я это «было» поставлю на полку, чтобы любоваться им всю оставшуюся жизнь. Мне очень хорошо с тобой, и я тебе за всё благодарна. Но быть тебе обузой не хочу.

Мне тоже стало очень больно. И слёзы навернулись на глаза. И горло перехватило. Одно дело — собираться сказать о расставании близкому человеку, а другое дело — сказать. Надеюсь, что Рита найдёт человека, который будет любить её по-настоящему. Хотя в любви почти всегда один человек любит сильнее, а полная гармония бывает очень редко. Пусть Рите повезёт!

— Как ты думаешь, Рита, мы сможем остаться друзьями? Мне очень не хотелось бы тебя потерять. — Каждое слово выходит из меня с трудом и болью, как камень из почки.

— Остаться друзьями? Как с Дэном? — Рита не упускает возможности съязвить и обозначить свою обиду по поводу Дэна. Вот и веди личный дневник. — Не знаю, Кит. Всё очень сложно. Мне будет очень трудно общаться с тобой в ближайшее время. Но я тоже не хочу терять тебя. Конечно, попробуем дружить. Я пойду, пожалуй. Очень тяжело. Приду вечером или завтра. Принесу твоих любимых леденцов с лакрицей.

Рита положила мне на койку дневник. Потом порылась в сумке, достала оттуда клетчатый платок и положила рядом.

— Твой свистун, похоже, всё-таки вернулся и снова усвистал. Желаю тебе с ним большого человеческого счастья.

— Рита! Никакого свистуна нет. Воображаемый друг — вот кто он, понимаешь?

Я говорила на полном серьёзе, свято веря в свои слова. А Рита продолжала ёрничать. Что ж, если ей так проще пережить потерю, пусть ёрничает.

— Угу. Понимаю. Ещё один воображаемый друг ждёт тебя в коридоре. Его в палату не пускали, больно уж страшен на вид. Поправляйся, Кит. Я безумно рада, что ты пришла в себя.

Рита демонстративно официально чмокнула меня в щёку, надела чёрные очки, шляпу с широкими полями и гордым лебедем выплыла из палаты.

— До свидания, Рита! Я тоже благодарна тебе — за всё, за всё. И буду терпеливо ждать, когда ты сможешь снова со мной общаться. А твоих чудесных рук мне будет очень не хватать. Всегда, — проговорила я уже закрытой двери в пустой, залитой солнцем палате.

Я тоже, кстати, безумно рада, что пришла в себя. Мне кажется, что я не была в себе чертовски долго — со смерти ЕТ, пожалуй. Вернее, от комы до комы. А ещё я чертовски рада, что ко мне пришёл Дэн. Он действительно терпеливо сидел сутки в коридоре, ничего не ел, только курил свои пахучие сигариллы одну за одной в больничном туалете. Не думала, что он мне стал настолько родным. И его двухдневная щетина, и шепелявый голос, и рваные на коленях штаны-милитари — всё вызывало у меня умиление в душе. Хочется верить, что мой позитив не от капельницы и больше никогда не покинет меня.

Дэн рассказывал мне, что Мурзила и Тарас звонят ему каждый час спросить, как я, рассказывал, как скучно им без меня в салоне, смешил меня историями про идиотов-клиентов, а я думала, что на Риткиной крыше потеряла что-то поважнее своей частичной памяти, потеряла и радуюсь, потому что избавилась от тяжелейшего груза, измявшего всё моё сердце. Груз уменьшился, передвинулся и занял своё достойное место в моей душе. Груз по имени ЕТ. Мой любимый груз навсегда остался во мне, но больше не мешал мне дышать полной грудью. А Дэн всё продолжал троллить и грузить меня всякой забавной чепухой, и я бы слушала его весь день. Но пришли врачи и выгнали его.

Врачей мой оптимизм очень обрадовал. Пообещали выписать меня как можно скорее, а мой лечащий — смешной лысый дядечка — ещё и комплиментов наговорил. Спросил, где можно сделать такие красивые татуировки. Стебался, наверное. Второй, какое-то светило, с седыми усами, неодобрительно отнёсся к словам коллеги и решил провести со мной воспитательную беседу про образ жизни. Спрашивал меня про наркотики и затянувшиеся раны на спине. Пришлось прочитать ему мини-лекцию про стрейт-эйдж, пообещать вытащить часть серёжек из опасных мест и больше к ним в больницу не попадать.

Так что я в полном порядке. Спросила у медсестры, менявшей мне капельницу, как там наши гусёны. Тётка посмотрела на меня подозрительно, потом перекрестилась и сказала, что все великанские гусеницы сдохли прошлой ночью. И слава тебе господи! Во всём мире идут работы по уборке площадей от их разлагающихся уродских тел. Это ж сколько уборки! Те, кто видел их живыми своими глазами, ходят в состоянии абстиненции, а по-простому, мучаются жутким похмельем. Все вокруг удивляются, как могли полюбить таких страшных огромных обжор. Правители и учёные пока отмалчиваются — видимо, решают, какое мировое зло лучше обвинить в их смерти. В некоторых странах хотели объявить траур, но, слава богу, очнулись. Народ с улиц исчез, жизнь в мегаполисах восстановилась. А ведь сколько народу перемёрло из-за того, что «скорой помощи» было никуда не проехать! Пожары-то хоть как-то с вертолётов тушили. В общем, полетят ещё головы. Ой полетят!