Книга Слово наемника - Евгений Шалашов

– Вот подожди, я тебе все равно глаза выцарапаю! – пообещала фрау.

– Да ладно, не сердись, – примирительно сказал я. – Ты поругалась, я погорячился. С кем не бывает. Видишь, я уже в колодках сижу. А на мне ведь еще и цепи.

– Повесить тебя надо! – не унималась тетка. – Вон, новую юбку порвала. Ах ты сволочь… Я эту юбку и года не проносила, а вот штопай теперь!

– Да не переживай ты так, – хохотнул один из стражников. – Его завтра с утра и повесят.

– Что, завтра? Что, с утра? Повесят? – переспросила фрау. – Точно повесят?

– Повесят, – пообещал стражник, закручивая болты, скрепляющие колодки.

– Ой ты, да иди ты! У нас ведь уже давно никого не весили! Ох, надобно соседям сказать! Они-то еще и не знают! А ну-ка…

Раскидав стражников, фрау Хельга вскочила. Забыв о рваной юбке и сбившемся чепце, из-под которого торчал ночной чепчик 1, тетка вприпрыжку куда-то побежала. Видимо, спешила первой донести новость до соседей.

Что можно сказать о стоянии в колодках? Не скажу что больно, но муторно. Шею давит, руки затекают, а их еще и цепи оттягивают.

Кажется, поглазеть на меня собрался весь Ульбург. Спасибо, камнями не стали забрасывать. Несколько тухлых яиц, запущенных мальчишками, – не в счет. Дети жестоки по своей природе, потому что не понимают, что творят.

– Тяжело в колодках, да? – сочувственно поинтересовалась молодая худощавая женщина с бледным лицом и с синевой под глазами. – Ничего, господин Артакс, недолго вам мучиться. Жену вы убили, но хоть сироток на этом свете не оставили. Некому плакать. Это хорошо. Вот, – кивнула она на девчушку лет пяти-шести, такую же худощавую, как и мать: – Бетти моя без отца растет.

Кажется, я понял, кто эта женщина.

– Хорошенькая дочка растет у Кястаса. Отец, верно, с небес любуется…

– Растет, – печально кивнула женщина. – Спасибо, что за кровь мужа заплатили, за муки его.

– Не было мук у твоего мужа, – ответил я. – Сразу умер, как только солдат герцога в подземелье завел. Сама знаешь, что чахотка у него была.

– Может, и не мучился Кястас, – покачала головой женщина, прижимая к себе девочку. – Только, если бы не вы, был бы мой муж жив. А уж помер бы он от чахотки или нет, на все Божья воля!

– Божья… – попытался я кивнуть, но чуть не закричал от боли – в подбородок упирался острый край.

– Вот, сами говорите – Божья. А чего же вы Кястаса моего на муки приговорили? Кто вам такое право дал?

– Кто-то всегда погибает. Ваш муж погиб, зато вы и ваша дочь живы. И денег он вам оставил.

– Да какая это жизнь? – криво усмехнулась женщина. – Деньги-то есть, а Кястаса нет…

Что я должен был ответить этой женщине? Что я выбрал Кястаса из-за того, что тот был все равно обречен? Что никто ее мужа не гнал, а он сам сделал свой выбор? Наверное, нужно было попросить прощения, сказать что-то, но я не стал. Все равно для нее я останусь виновником смерти ее мужа. Сказал лишь:

– Бетти, когда вырастет, будет гордиться своим отцом.

– Расступись! – послышались крики.

Орали возчики, пригнавшие телеги с бревнами и досками.

– Эшафот делают!

– А на него виселицу поставят, чтобы повыше было! – радостно загалдели в толпе.

К тому времени, когда за мной пришли, я успел основательно замерзнуть и приобрести несколько ссадин. Мальчишки, при молчаливом одобрении взрослых, все-таки потренировались на живой мишени!

Завершение суда прошло так, как я и предполагал. Господин обвинитель с блеском в глазах потребовал смертной казни, а члены Городского совета, включая и тех, кто еще недавно симпатизировал мне, вынесли вердикт: «Виновен!»

Последнего слова мне не давали, да я его и не просил. Смысл? Вот только слегка удивило и насмешило предложение третьего бургомистра, господина Кауфмана. Маленький толстячок, робко глядя на Лабстермана, сказал:

– Мне кажется, нам нужно отдать должное господину Артаксу. Его роль в защите города следовало оценить не только деньгами.

– Кауфман, что вы такое мелете? – удивленно спросил Заркаль.

– Я думаю, мы должны присвоить господину Артаксу звание «Почетный горожанин вольного города Ульбурга»! Все-таки спасителю города негоже лежать в одной могиле с ворами и бродягами, – развил свою мысль третий бургомистр.

– Да какая разница, где ему лежать? – вспылил Заркаль. – Пусть радуется, что в ров не бросят, как собаку.

Однако господину первому бургомистру почему-то понравилась нелепая идея его коллеги. Может быть, из-за ее нелепости?

– Знаете, господа, – задумчиво изрек Лабстерман. – А господин Кауфман прав. Несмотря на то что Артакс – убийца, и мы, разумеется, казним его, мы должны воздать герою должные почести. Господин Циммель, какие почести положены почетному горожанину?

– Освобождение от налогов, – начал перечислять хранитель законов. – Но Артакса это уже не касается, – уточнил он. – Право ношения серебряной цепи с серебряным же медальоном с изображением герба.

– Ну, медальон с гербом мы уже не успеем изготовить, – отмахнулся Лабстерман. – А что еще?

– Еще? – призадумался Циммель. – А… – расцвел он. – Для почетного бюргера установлено право казни на шелковой веревке!

– Вот! – воздел первый бургомистр палец вверх. – Думаю, мы можем предоставить наемнику и бывшему коменданту Артаксу такое право – быть повешенным на шелковой веревке! Вы согласны, господа?

Члены совета одобрительно закивали. Даже Заркаль не стал возражать.

– Итак, господа! Я выношу вердикт! – торжественно объявил судья Циммель. – Суд города Ульбурга рассмотрел в заседании дело по обвинению в убийстве бывшего наемника на службе города Юджина Артакса свой жены – горожанки фрау Уты фон Артакс и установил, что вина упомянутого Артакса доказана целиком и полностью. Согласно законам города, Артакс приговаривается к смертной казни через повешение. А так как помянутый Артакс был избран нами почетным бюргером города, казнить его следует на шелковой веревке. Расходы на казнь и похороны будут произведены за счет городской казны! Ах да… Шелковая веревка… Она не предусмотрена сметой. Как быть?

– Шелковую веревку я приобрету за свой счет! – к всеобщему удовольствию, сообщил Лабстерман, усиленно борясь с улыбкой.

Члены Городского совета остались решать какие-то вопросы, а меня отвели обратно в подвал под ратушей, в клетку.

Когда за мной закрылась дверь, а стражники ушли, я лег на жесткую кукурузную солому, немного отдохнул, а потом, встав на колени, принялся вытряхивать из-под одежды трофеи – две пригоршни камушков, набранные на площади. Зря я, что ли, скандалил со вздорной бабой? Нужно же было придумать повод для падения, а потом, делая вид, что не могу отдышаться, переправить камушки под платье…