Книга Младший научный сотрудник 7 - Сергей Тамбовский

— Игорек, — ответил я, не переходя сразу к активным действиям, — а напомни, когда и за что я тебе задолжал.

— Что, память отшибло? — включил он угрожающие нотки, — могу напомнить — ты мне в карты чирик проиграл позавчера. И проценты сверху накапали.

— Это ж какая у тебя процентная ставка? — быстро прикинул я в уме, — 50 процентов в день что ли? Однако…

— Чо, заднюю включил? — зло ухмыльнулся он.

— Нет, Игорек, просто пытаюсь выяснить условия нашей сделки.

Он вытаращил и так немаленькие глаза и некоторое время переваривал новую входящую информацию, но быстро собрался.

— Гони бабло, короче, — угрюмо повторил он, — если сегодня не отдашь, завтра будет уже четвертак.

— А если и завтра не отдам? — поинтересовался я.

— Я бы не советовал, — мрачно сообщил Игорь, — тогда тебе ваще кранты настанут.

— У меня другое предложение, Игорек, — перешел я к конструктиву, — мы сегодня, допустим, вечером, организуем спарринг — если выиграю я, то долг аннулируется.

— Что за спарринг? — тупо переспросил он.

— Ну бой, битва, поединок, — расшифровал я, — один на один.

— А если выиграю я? — спросил он.

— Тогда мой долг увеличится вдвое по сравнению с сегодняшним, но больше расти не будет. И отдам я его, например, в течение недели. Годится или зассал?

Такого предположения Игорек уже не смог вынести и буркнул сквозь зубы, чтоб я выходил к гаражам через час, там и состоится спарринг.

— Через полтора часа, — слегка обломал его я, — дела у меня в ближайший час. И секунданта найди, лучше двух, чтоб за соблюдением правил следили.

На этом мы окончательно разошлись, а я поднялся к себе на четвертый этаж и попытался разобраться, что же случилось в этой новой для меня реальности… документы о смерти матери нашел в секретере… ну это такой советский тип мебели — внизу глухие ящики, наверху слева книжная полка, а справа дверца, откидывающаяся вниз, на ней еще можно чего-то писать при желании. Так вот, в этом-то секретном отделении шкафа я и обнаружил самую обычную конторскую папку с официальными бумагами — в свидетельстве о смерти мамы кратко значилось «отек мозга». Из своего последующего опыта я знал, что такую причину патологоанатомы пишут, если уж совсем ничего придумать больше не могут. И еще в этой же папке лежал мой паспорт, выданный Заводским отделением милиции шесть лет назад, свидетельство о рождении и два аттестата — об окончании восьми- и десяти-летки соответственно. Оценки там вполне приличные стояли, тройки ни одной, а пятерок больше, чем четверок, примерно вдвое.

И еще я там нашел квитанцию с пригородного кладбища — мать была похоронена на месте с номером 212 рядом с моим отцом и своим мужем. Вот так вот, Петюня, сказал я сам себе, прыгать по временам и нравам… можно сказать, что ты до точки допрыгался. Надо будет съездить на это кладбище в ближайшие же дни. Но тут зазвонил телефон, большой и желтый, стоящий на кухне на холодильнике… по своим воспоминаниям он должен был у нас установиться чуть позже, но я не стал вытаскивать из памяти подробности этого, а просто снял трубку.

— Слушаю, — сказал я туда.

— Ээээ, — так начал разговор невидимый собеседник, — Балашов Петр… Петрович?

— Он самый, — ответил я, — с кем имею честь беседовать?

— Ээээ… — так же неуверенно продолжил голос, — это из сберкассы номер 30/28 говорят…

Номер прямо, как у нашего бункерного стенда, пронеслось у меня в мозгу, но озвучивать я это, конечно, не стал.

— Из сберкассы, понятно, — пробормотал я, — и что дальше?

— Дело в том, что ваша мать, Балашова Клавдия Николаевна, составила завещание, а хранится оно в нашей сберкассе. И теперь нам необходимо вручить его вам, как единственному наследнику.

— Хорошо, вручайте, — согласился я.

— Вы не могли бы подойти в наше отделение до девятнадцати ноль-ноль?

— Прямо сегодня? — я посмотрел на часы, там значилось восемнадцать-пятнадцать.

— Да, можно прямо сегодня — адрес знаете?

— Лучше напомните…

— Улица Челюскинцев, дом 11. Спросите Ивана Арнольдовича и не забудьте паспорт.

— Договорились, через десять минут буду, — ответил я.

Челюскинцев это была улица, параллельная моей, идти пешочком до этого 11-го дома не больше десяти минут… я даже припомнил, что это должна быть сталинка о пяти этажах с башенками, пилястрами и барельефами, изображающими изобильное настоящее советского общества. Странно, что мужик звонил, еще подумал я, уже запирая дверь, в советское-то время в банках одни старые девы работали…

Насчет сталинки я ошибся — одиннадцатый дом по Челюскинцев представлял из себя переходную архитектуру от позднего сталинизма к раннему хрущевизму. Без пилястр и барельефов в виде рогов изобилия. Но и не стандартная хрущевка о четырех подъездах и восьмидесяти квартирах-двушках.

Сберкасса с сакральным номером 30/28 находилась с левого края здания, дверь и пять высоченных окон. Зашел внутрь и вспомнил — наша-то сберкасса, она же почта немного в другой стороне находилась, но и здесь я бывал минимум трижды. Слева одно окно приходилось на Почту, еще не России, а СССР. Тут выдавали посылки из Тамбова, пахнущие яблоками, и принимали денежные переводы племянникам в Таганрог. А еще отсюда очень сильно несло сургучом, печати из которого ляпали на углы посылки, чтобы, значит, зафиксировать целостность. И столик в углу притулился с чернильницей и перьевыми ручками — жуткий артефакт эпохи развитого социализма.

Ну а если повернуть направо, то тут вдоль оставшихся четырех окон привольно раскинулась искомая мной сберкасса. Прилавки со стеклянными окошками, суровые надписи «Окно №1 Прием и выдача вкладов», «Окно №2 Контролер», «Окно №3 Облигации государственного займа», «Окно №4 Денежно-вещевая лотерея» и конечно же главное «Окно №5 Касса». Причем везде крупными буквами напоминалось забывчивым советским гражданам «Деньги проверяйте, не отходя от кассы! Размена денег