Книга Приехал муж из командировки - Дарья Волкова

весьма недешёвый. Мне такие места привычны, а ему? Кольнул вдруг укол совести. Сколько раз я бывал в ресторанах с подружками, но ни разу мне не пришла в голову идея посидеть в хорошем месте с отцом. Все деньги я тратил на себя и свои прихоти. Я считал, что имею на это право – это мои деньги, я их заработал. Отец, в конце концов, ни в чем не нуждался, сам себя обеспечивал. Вот именно, обеспечивал. Пока ты, Егор Юрьевич, с жиру бесился. Мысли были, с одной стороны, не самые приятные. А с другой – я точно знал, что теперь в моей жизни всё пойдёт по-другому. Только не очень пока представлял в деталях – как.

Отец хлопотал вокруг нас, как наседка. Подливал вино, уговаривал меня попробовать рулетики, то и дело бросал на Аду взгляды, которые я иначе как влюблёнными и назвать не мог. Наверное, и я так же на Леську смотрю. Но ведь отцу… пятьдесят. А что, в пятьдесят лет люди не могу любить? Но не Аду же! Любовь не спрашивает. Она просто приходит и берет тебя. Если есть соперник – сталкивает вас лбами, высекает искры. Смотрит, как вы мучаетесь, загорается пожар страстей. А дальше всё, ребятки. Разгребайте сами.

Я вообще не ожидал, что на меня нападёт такая лютая философия. А всё потому, что я впервые видел своих родителей вместе. Но чем дальше, тем глубже меня засасывало любопытство. Я пытался сбить философский настрой, задав себе сакраментальный вопрос: «А за чей счет банкет?» Вот придёт момент платить по счёту, – а счёт будет немаленький, – кто оплатит все эти яства? Явно неловкая ситуация. Я могу оплатить, не вопрос. И Ада тем более сможет. Но, конечно, заплатит отец. Он такой! Наверняка уже занял у коллег, он же сегодня пригласил свою семью в ресторан. И горд, и счастлив от этого.

А мне-то почему так горько?

Я помалкивал, ел, пил, отрешенно слушал отца. Он рассказывал обо мне. Про мои успехи в школе, про красный диплом, про что-то еще, чего я сам не помнил. Ни на батю, ни на Аду сил смотреть у меня не было. Одно я знал точно: хорошо, что я не взял с собой Лесю. Я бы не хотел, чтобы она видела меня таким безразличным.

– Егор, пригласи маму потанцевать.

Я словно очнулся. На маленькой сцене и в самом деле расположились музыканты. Клавишник за синтезатором, гитарист, девушка у стойки микрофона. Она запела что-то приятное, мелодичное, узнаваемое. Я встал и протянул Аде руку.

– Пойдём.

Вот тот момент, когда я должен действовать по ситуации. Сейчас или никогда – я должен задать Аде главный вопрос, которым мучаюсь давно и не нахожу на него ответа. Мы задвигались в такт медленной музыки.

Взор у Ады был отрешённый, она смотрела куда-то за мое плечо. Ее спина под моей ладонью немного вздрагивала. Было видно, что ей не по себе, но она держит планку.

Я спросил, почти прошептал ей на ухо:

– Почему?..

Она вздрогнула. Но не посмотрела на меня, не подняла глаз. Она молчала, молчал и я.

Звучала музыка, рядом с нами двигались другие пары, но мы с Адой словно были в невидимом коконе, мы были словно одни на всём белом свете. Я ждал ответа и боялся услышать то, отчего уже больше никогда не смогу с ней общаться.

– Если ты думаешь… – начала она хрипловатым, практически неузнаваемым голосом. – Если ты думаешь, что у меня есть готовый, всё объясняющий ответ… – Она замолчала.

– Я ничего не думаю.

– Я была молода, совсем девчонка. Я выросла без матери, она умерла, когда мне было шесть. Папа любил меня, но был очень требователен ко мне… Он… – Ада вздрогнула всем телом, так, что даже я заметил.

– Он заставил тебя? Увез силой в другую страну?

Ада замерла. А потом вдруг остановилась и резко подняла голову. От ее взгляда я похолодел. Он был яростным. А ярость цельнометаллической женщины – это вам не шутки.

– Нет! – отчеканила она. – Никто меня не увозил силой, не опаивал, не лишал воли. Никакой мелодрамы, Егор. Я просто позволила себя уговорить. Я была слишком подвержена влиянию отца. Я струсила. Наверное, я очень слабая женщина, ведь я не боролась за то, что мне было дорого. Я оказалась бесхарактерной, безвольной молодой дурой. Я совершила ошибку, за которую буду расплачиваться всю жизнь. Я потеряла самого дорогого для меня человека. Тебя, Егор.

Она толкнула меня в грудь и быстро направилась к выходу.

– Ты куда?

– Курить, – бросила она, не оборачиваясь.

Я какое-то время стоял как дурак. Оказалось, что музыка смолкла, а я всё еще стою.

– Погоди, я тоже хочу курить! – выкрикнул я и ломанулся к выходу из ресторана.

На улице около ресторана Ады не было. Черт, куда она могла подеваться? Я обнаружил ее у служебного входа в ресторан в компании мусорных баков. Она не курила. Она рыдала. Успешная бизнес-леди, владелица высокодоходной IT-компании с бриллиантами в ушах и «мерседесом» рыдала около мусорных контейнеров, уткнувшись в шершавую стену ресторана.

Я ни разу в жизни не видел, чтобы женщина так плакала. Громко, захлёбываясь, сотрясаясь от рыданий, подвывая и так шумно вздыхая, что, казалось, именно этот вздох будет сейчас последним. Сердце остановится. Мне стало страшно.

Это истерика. Вот точное слово.

– Ада… – тихонько позвал я.

Она не слышала меня. Она рыдала, и мне от ее стонов стало плохо. Я осторожно коснулся ее плеча. – Ада…

Она еще громче взвыла, плечи ее тряслись от рыданий. У меня было полное ощущение, что Ада сошла с ума. Нельзя цельнометаллическим женщинам плакать. Они от этого могут заржаветь. И окончательно сломаться.

Я не знал, что делать. Я растерялся и готов был звать на помощь. Ада плакала и что-то приговаривала, словно спорила с кем-то, словно пыталась что-то объяснить или доказать.

– Мама… – позвал я.

Она словно не слышала. Я с трудом произнёс это слово, потому что не привык, не знал, как его произносить. Губы не слушались меня. Но она никак не среагировала. Плечи ее тряслись, она не поворачивалась ко мне.

Уйти я тоже не мог. Я был в капкане и не знал, что делать. Может быть, пошутить?

– Мама, дай миллион, – сказал я.

Ноль реакции.

– Тогда дай два миллиона. Мама, дай десять миллионов. Мама, я хочу жениться, дай денег! Мама, у меня сифилис! Мама, я гей!

У меня кончилась фантазия. Ада притихла. И тут я вдруг заорал во всю глотку:

– Мама, прекрати