Книга О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта - Клиа Кофф

пожара, а на белых стенах массивных многоквартирных домов коммунистической эпохи виднелись темные раны от минометных мин. Эти дома напоминали средневековые крепости, пережившие немало яростных битв. Нередко встречались дома с огромными – во всю стену – дырами. Видя эти руины, я и представить не могла, что там по-прежнему живут люди. Повсюду виднелись не только руины домов, но также отметины от пуль, раздавленные гусеницами танков тротуары, ржавые и покосившиеся ворота дворов. Однако приглядевшись, я заметила явные признаки жизни: засаженные аккуратными рядами капусты дворы, цветники, висящий на бельевой веревке большой рыжий плюшевый мишка. Здесь живут люди. Клинт указал на бельевые веревки на балконах и полиэтиленовую пленку на выбитых окнах. Когда мы ехали через город ночью, я поняла, что не вижу никаких огней. Здесь нет ни электричества, ни отопления. Но ведь скоро зима, как будут жить эти люди? Уже потом я узнала, что мы видели беженцев, а не местных жителей. Сербы, «вычищенные» из северной Боснии или Хорватской Краины, были вынуждены бросить своих мертвецов и поселиться в чужих домах – в квартирах хорватов, которые сами были «вычищены» из этого города. Переезд, которого никто не хотел. Вынужденное перемещение.

Собственность и владение имуществом – это своего рода столпы привычной нам действительности. Позже я встретила Барбару Дэвис, близкую подругу нашей семьи, работавшую в Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе и оказавшуюся в Вуковаре в одно время со мной. Она рассказала мне историю, которая, я считаю, является очень точной иллюстрацией такого понятия, как «этническая чистка». Барбара снимала дом у одной пожилой женщины. Стена дома была наполовину отделана одним видом кирпича, наполовину – другим, между ними шел шов свежей кладкой. Хозяйка дома увидела, что Барбара заметила этот недавний ремонт, и поспешила все объяснить. Она рассказала, что для отделки стены ей пришлось взять кирпичи из разрушенного дома соседей-хорватов, «зачищенных» неизвестно куда, может быть, в могилу, а может, в Загреб, как бы то ни было, они не вернулись, так что она воспользовалась их кирпичами. Ей вроде было стыдно, но в ее словах сквозил какой-то вызов. Речь шла не о политике или убеждениях, но об отчаянных попытках приспособиться к условиям. Как построить себе дом, когда ты уже пенсионер, а мир вокруг сходит с ума? Этой женщине нужна была крыша над головой. Интересно, что пережил ее дом после ноября 1991 года? Что она сказала вошедшим в город войскам ЮНА – что этот дом принадлежит сербам? Говорила ли она с людьми, обстрелявшими из минометов дом ее соседей, после чего он загорелся? Помогла ли соседям выбраться из города? Что она знает и что думает сейчас?

Через два года после нашей миссии ООН передала Восточную Славонию Хорватии, и я задалась вопросом: что если хорваты, соседи той женщины, вернутся? Будут ли они ругаться? Извинится ли она перед ними? Может, они будут избегать явных взаимных выпадов и выберут путь взаимопонимания между людьми, пережившими одну войну? Разрушение дома – это символ, особенно в таких местах, как Хорватия и Босния. Здесь люди часто возводят свои дома сами или с помощью родных и соседей. Дома обычно строятся в течение нескольких лет: по этажу за год, пока семья не накопит деньги на следующий этаж. В большинстве мест можно увидеть немало домов с кажущимися достроенными первым и вторым этажами, однако нередко оказывается, что это лишь каркас дома и внутри ничего нет. Разрушить то, что люди строили десятилетия (а может, и всю жизнь) при помощи родных и соседей, – оставив соседский дом неповрежденным, – это особый вид жестокости. Момент разрушения призван деморализовать владельцев дома и их семьи, посылая им четкий сигнал: мы сносим ваш дом, мы стираем ваш след на этой земле. Не возвращайтесь, вам не хватит всей жизни, чтобы вернуть свой дом.

Там, где показалось недостаточным лишить людей домов, их лишили жизни – даже под носом Международного Комитета Красного Креста. Красный крест на крыше больницы Вуковара не спас ее от обстрелов. Нормы международного права больше ничего не значили. Я видела кадры, сделанные в день падения Вуковара: генерал югославской армии, стоя перед больницей, отмахивается от сотрудников Красного Креста, которые просят его обеспечить безопасный выезд всем пациентам и работникам больницы. Тем временем его солдаты выводили из задних дверей больницы и загружали в автобусы почти три сотни пациентов и медперсонал, чтобы отвезти их в первую зону задержания. Во второй зоне задержания людей по очереди подвергали многократным избиениям. Двое мужчин скончались на месте от полученных травм. Остальных небольшими группами на грузовиках отвозили по грунтовой дороге к яме для мусора на краю фермерского поля. Только одному мужчине удалось выскочить из движущегося грузовика и спастись бегством. Благодаря ему мы знаем, что произошло в тот день, вплоть до того момента, когда грузовики добрались до мусорной ямы. Судмедэкспертиза рассказала нам о том, что было после.

Комиссия экспертов ООН обратилась к «Врачам за права человека» с просьбой провести обследование мусорной ямы возле Вуковара в 1992 году. Небольшую группу археологов и антропологов возглавлял доктор Клайд Сноу, первый судебный антрополог, получивший всемирную известность – основатель Аргентинской группы судебной антропологии. Археологи нашли следы от пуль на близлежащих деревьях, гильзы от патронов калибра 7.62 мм на земле с одной стороны ямы, а также три едва присыпанных землей скелета молодых мужчин с огнестрельными ранениями головы. В двух крестообразно вырытых траншеях обнаружилось несколько полуразложившихся тел. Яма теперь официально стала захоронением. Однако местные сербские власти, пригрозив оружием, выгнали всех экспертов с места преступления. Единственным выходом для ООН стало обеспечить могиле защиту от посягательств до тех пор, пока судмедэксперты не получат к ней безопасный доступ. В итоге миротворцам пришлось охранять захоронение в течение четырех лет, поскольку местные власти не давали разрешения группам «Врачей за права человека» продолжить раскопки. За это время Восточная Славония перешла под управление ООН, поскольку как Хорватии, так и Сербии не давали покоя славонские плодородные сельскохозяйственные угодья и стратегическое положение на реке Дунай, по которой проходят важные торговые маршруты. В это же время семьи некоторых захваченных в вуковарском госпитале организовали влиятельную группу «Матери Вуковара». Они были уверены, что их родные живы и находятся в лагерях военнопленных в Сербии и что политическое давление – а не раскопки мусорных ям – поможет вернуть их домой. Они фактически начали кампанию против нашего расследования: им не хотелось быть живыми, нашедшими мертвых, им хотелось быть живыми, ищущими живых.

Судебные антропологи не ищут живых – это