Книга Прародитель Магии - SWFan

С другой выстроился ряд закрытых дверей. На них падал свет в ломанных узорах: линиях, треугольниках… За шторы дергал ветер, и узоры эти в непрерывном движении.

Нависла тень. Треугольник света закрылся и в коридор впорхнул голубь. Хлопая крыльями, он вцепился в сморщенный жёлтый палец. Старуха, седая, с волосами до плеч, поднесла птицу к своим мутным глазам.

Она открыла рот. У неё были длинные, тонкие зубы. Среди них выделялись три передних, они налезали друг на друга, как лесенка. Старуха схватила неподвижную птицу за шею и откусили ей голову. Тушка голубя свалилась на землю, а старуха стала задумчиво жевать.

Вдруг её лицо скривилось от злобы. Она запыхтела и резво зашагала по коридору. Мертвая птица осталась лежать на земле, струйка крови стекала до шторы и капала отвесно вниз, туда, где проглядывался белокаменный город.

Сделав несколько поворотов, старуха встала перед тонкой дверцей. Женщина отворила её с шумом, ударив плечом, и ворвалась в помещение. Это был чистый белый зал. На стенах висели шёлковые белые ткани, на полу простирался белый ковёр, с потолка свисали белые ленты.

Воины стояли по сторонам зала, их было не меньше десяти, все они были эльфами. Белизна окружения овевала их латы, приглушая их золотистый блеск.

В конце зала стоял трон. На нём восседал молодой эльф с такими длинными каштановыми волосами, что они достигали земли. Лицо его сливалось со всей белизной вокруг и выглядело призрачным.

Старуха зашагала к нему, переступив сперва одну подушку, рыжую и кудрявую, а потом серую, в балахоне. Это был уже давно не молодой мужчина. Он лежал на коленях и горбился. По мешковатой коже у него на шее было видно, что когда-то он был толст, но годы и волнения сожгли в нём жир.

“Мастер, мастер!” Закаркала старуха и сама упала на колени, растопырив на белом шёлке свои жёлтые пальцы с острыми ногтями.

“Мечник мёртв, он мёртв! Его убили!”

Эльф на троне махнул рукой. Старуха замолчала, но её продолжала распирать дрожь, будто крики ещё гремели у неё внутри.

“Я слушаю человека, потом поговорим”. Беззаботно сказал эльф.

Сгорбленный старик поднял глаза. Он был слегка растерян и не понимал, что говорили о нём. Но стоило взгляду мужчины встретиться с глазами эльфа, как старик почувствовал режущую боль на висках. С жутким хрустом голова его стукнулась о землю.

Старуха неожиданно оказалась позади мужчины и прижимала теперь его к земле:

“Неуважение, какое неуважение…” Повторяла она, её глаза распирало бешенство, она въедались ногтями в голову человека.

Эльф снова махнул рукой и хватка старухи открылась. Старик тяжело задышал и больше не смел отрывать лица от земли.

“Продолжай”. Не обращая внимания на его муки сказал эльф.

“Милорд… Милорд… Это всё ошибка, прошу вас… Люди не виноваты, мы не хотели травить пищу ваших воинов… Это всё отдельная шайка, ренегаты… Мы найдём их, я обещаю, не нужно казней, не нужно…” Собрав остатки воли проговорил старик.

“Понимаю, в любом племени есть дурная овца”. Заговорил скучающим голосом эльф. Его слова наполнили старика радостной надеждой, ощутимой даже в океанах боли.

Но на этом эльф не закончил.

“И мы их всех уже выловили”. В его голосе появилась насмешка. К старику подошёл страж в золоте. Он держал деревянное ведро с крышкой. Крышка поднялась, ведро наклонилось и его содержимое хлынуло на шёлковый ковёр.

Кровь побежала между складок и старику под пальцы. На ней качалась бледные тряпки. Мужчина ещё не понимал, на что смотрит. Тряпки не могли собраться даже у него сознании, пребывая как-бы в разломе понимая.

У него ушёл вздох, сорвавшийся на крик, чтобы узнать в них знакомые лица: без глаз, без носа, без губ. Недавно они говорили с ним, и, если бы не страшные детали — кровавые контуры обрубков, грубо вырванные губы — он бы подумал, что не они, а просто слепки.

Мужчина задрожал, его мысли путались, теряли смысл. Он серьёзно задумался, а почему от страха именно дрожат? Дело в его леденящем прикосновении? Старику холод был вреден, у него болели кости…

Голос эльфа на троне, очень дружелюбный, вернул мужчину в настоящее: “Большее не будешь врать?”

Эльф улыбался.

“Они много нам рассказали перед смертью, у нас едва получилось их заткнуть. Теперь мы знаем имена всех ‘ренегатов’”. Эльф сделал задумчивое лицо.

“Как по-вашему нам стоит их наказать, губернатор?”

Старик молчал.

Эльф недолго смотрел на него и устало вздохнул: “Мне непонятно, на что вы надеетесь? Когда мы их допрашивали, они говорили что-то о короле… Как вы о нём узнали? Я думал, мы отрезали все пути сообщения из города. Но да не важно… у меня другой вопрос. Почему вы на него надеетесь?”

Эльф перевёл взгляд дальше, на россыпь длинных рыжих волос в паре метров за стариком, и на белые, белее даже шёлка, нежные плечи.

“Вашего прежнего правителя убил его собственный народ. И теперь вы видите в его отпрыске надежду? Интересно. Какие вы жалкие, лицемерные существа. Этой ведь всё твой план?”

Девушка молчала. Её лицо было прижато к земле. Волосы рассыпаны по белому сарафану.

Эльф продолжил:

“Ты умна, я признаю, ты попыталась сделать из своего брата своеобразную легенду, образ спасителя. Но чем выше ты вознесёшь его, тем сильнее будет разочарование, когда я его уничтожу”.

“Ми… Милорд, вы не правы, принцесса не причём…” Меж тем старик нашёл в себе силы поднять голос. В порыве храбрости он даже приподнял лицо, но старуха немедля снова придавила его к земле, и губернатор нечеловечески крякнул. Его глаза помутнели.

Вдруг зазвенел новый голос, спокойный и ясный:

“Вы ошибаетесь”. Сказала девушка.

“Да? И в чём же?” С интересом спросил эльф на троне.

“Я не пыталась возвеличить моего брата. Я правда в него верю”. Сказала она”.

“Все мы верим”.

“Вот как? И по-твоему он сможет отвоевать город, прогнать меня?”

“Да”.

“Хм”. Эльф взялся думать.

“В таком случае мне интересно будет посмотреть на ваши лица, когда вы узнаете, что ваш король не дошёл даже до стен города. Впрочем, твоя работа была мне дальше полезна. Чем скорее я сокрушу все ваши надежды, чем скорее вы перестанете сопротивляться. Неприятно, когда брыкаются у тебя под ботинком. Щекотно”. Эльф на троне усмехнулся.

Усмехнулись и остальные. Он продолжил смеяться, и его стража увидела в этом позволение и уже открыто заливалась хохотом. Он звенел как золото. Громче, грубее всех гоготала старуха. Она закинула голову и закатила глаза. Её смех казался нарочито громким, визгливым, как крики сороки. Прочим