Книга Пропажа государственной важности - Алекс Монт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Соскочив на землю, он подбежал к карете и, распахнув дверцу, протянул пакет не верящему своим глазам Горчакову. Беспрестанно поглаживая его руками, министр вертел его так и сяк, пока не решился сломать сургуч. Бумаги оказались на месте и пребывали в том самом порядке, как он запечатал пакет.
— Не нахожу слов, дабы выразить вам свою искреннюю признательность и благодарность, дорогой Сергей Павлович, — слезы неизъяснимой радости выступили за стеклами очков князя.
— Рад служить вашему высокопревосходительству! Узнав цель вашего визита в Царское, не смею вас далее задерживать, а то, не ровен час, по моей милости, на доклад к государю запоздаете. Счастливого пути, ваше сиятельство! — захлопнул каретную дверь Чаров и, развернув великолепного Запала, у которого едва взмокли бока, поскакал назад в город.
К пяти часам он был у Валуева. Званый фаив о клок грозил обернуться долгим и скучным чаепитием, пока камердинер не доложил о приходе задержавшегося Шувалова.
— Прошу прощения, Петр Александрович! Перед отъездом неотложных дел скопилась сущая пропасть, часть которых, я предполагаю отдать в Совет Регенства[57], — здороваясь с вышедшим к нему хозяином дома, он обвел взглядом его гостей, остановив взгляд на Сергее. Тот тоже смотрел на Шувалова и его глаза красноречиво говорили, что у него есть важное сообщение для шефа жандармов.
— Стало быть, этот Кавендиш давно шпионил у Горчакова, а тот ни сном ни духом. Впрочем, я никоим образом не ставлю сие в вину князю. Довольно и то, что не выправил мадам паспорта. Однако вы молодец, Чаров. Буду просить государя о достойной вас награде, — уединившись с графом в соседней комнате, он поведал Шувалову о происшедших за последние сутки событиях, опустив историю с пакетом.
— Премного благодарен, ваше высокопревосходительство, однако должен напомнить о содействии, оказанном мне следователем сыскной полиции коллежским регистратором Блоком.
— Похвально, что не одному себе заслуги приписываете. Насчет Блока не тревожьтесь. Его тоже не забудем. Способных людей ценить и поощрять надо. А то, что оный Кавендиш согласился подготовляемые нами сведения своим хозяевам отсылать — это удача. Любопытные перспективы я здесь вижу и превесьма. Кстати, Горчаков пожаловался мне, что возле министерского подъезда трутся сомнительные личности и, похоже, следят за его сотрудниками. У вас есть какие-либо соображения на оный предмет? — исподлобья глянул на него шеф жандармов.
— Абсолютно никаких идей, ваше высокопревосходительство, — изобразив неподдельное изумление, заявил Сергей и мысленно выбранил Шныря. «Попался на глаза, кому не следовало, а я теперь расхлебывай! Слава Богу, что его личность агент графа, ходящий сейчас за Акинфиевой, не срисовал». — Полагаю, ревнивая супруга кого из чиновников его сиятельства наняла человека для слежки за своим благоверным, — вывернулся он.
— М-да… Может, вы и правы, — глубокомысленно протянул граф, прислушиваясь к доносившимся из гостиной разговорам.
— Имел намерение еще один вопросец обсудить, — заметив движение Шувалова уйти, поспешно молвил Сергей. — Взятый вчера под арест учитель Закона Божия, вольнослушатель университета Нечаев оказывает большое влияние на своих товарищей и завлекает их своими речами. Если освободить его и студента Лиховцева под негласный надзор полиции, мы могли бы контролировать связанных с ними революционно настроенных нигилистов. К тому же есть основания полагать, что покойный Палицын, будучи информатором Герцена, успел ему написать о Нечаеве. Не исключено, что теперь уже он, коли окажется на свободе, станет распространять «Колокол», а мы сможем отследить его связи. В противном случае Герцен примется за поиски нового, неизвестного нам, человека. Убежден, арест Нечаева принесет больше вреда, нежели пользы, ваше высокопревосходительство.
— Полагаюсь на вашу проницательность, доказанную уже не однажды. Считайте, что он и тот второй…
— Лиховцев.
— Да… Лиховцев, выйдут завтра на волю.
— Отец Лиховцева состоит в браке с некой Ржевуцкой. Убежден, революционные умонастроения в семье питают ее родственники, отбывающие ссылку в Сибири за участие в мятеже в Царстве Польском.
— Вот как! Опять поляки!
— Наверняка они затесались в среду русских нигилистов и лелеют планы нового покушения на священную особу государя, однако нельзя не брать в расчет и преступные помыслы одиночек. Фанатики чрезвычайно опасны своей непредсказуемостью, ваше высокопревосходительство.
— Казнь Каракозова и взятые нами меры заставили оных господ поджать хвосты, однако вы правы, Чаров. Следует быть начеку. Кстати, вы сказали «мы». Означает ли это, что вы решились на переход в мое ведомство, когда выйдет срок вашей обязательной службы в Окружном суде?
— Благодарю за доверие, но я должен подумать, принимая во внимание всю важность сделанного выбора, — воздержался от окончательного ответа Чаров.
— Хорошо, будь по-вашему, думайте. Касаемо ваших перспектив, мы вернемся к ним после моего возвращения из Франции, а сейчас идемте к гостям, — безапелляционно заявил облаченный в щегольский генерал-адъютантский мундир Шувалов.
Эпилог
Париж, 25 мая 1867 года.
Из телеграммы министра императорского двора генерал-адъютанта графа Адлерберга министру внутренних дел Валуеву:
…Божий Промысел охранил Государя Императора. Сегодня, около 5 часов пополудни, на возвратном пути через Булонский парк после военного смотра, выстрел из пистолета был направлен на экипаж, в котором находились оба императора… Выстрел, сделанный со стороны Императора Наполеона, никого не коснулся, но ранил лошадь шталмейстера, сопровождавшего экипаж. Преступник был немедленно схвачен и почти растерзан народною толпою… Подлежащие власти, в руки которых он передан, производят следствие…
Париж, 26 мая 1867 года.
Из телеграммы графа Шувалова министру внутренних дел Валуеву:
…Преступник — уроженец Волынской губернии, поляк по имени Березовский. Он эмигрировал два года пред сим, он двадцати лет и проживал в Париже. Он уже несколько дней искал удобного случая для покушения на жизнь Государя Императора. Двуствольный пистолет его разорвало от слишком сильного заряда, а при этом уклонилось и направление пули. Березовский сделал полное признание, обнаруживая признаки фанатизма…
Париж, 27 мая 1867 года.
Из телеграммы графа Шувалова министру внутренних дел Валуеву:
…Судебные власти заключают, что преступление — дело одного лица, без сообщников. Рана преступника, вероятно, потребует ампутации руки…
Санкт-Петербург, 13 июня 1867 года.
Министерство иностранных дел, Дворцовая площадь.
— Каков наш юбиляр[58], орел, да и только! Не скажешь, что ему стукнуло 69, — подивился свежим видом Горчакова Вяземский, обращаясь к потягивающему шампанское Тютчеву.
— Пребывание в Париже и милости Двора пошли ему на пользу.
— Скорее, разлука с дорогой племянницей, — желчно заметил Вяземский.
— Право,
