Книга Советы юным леди по безупречной репутации - Софи Ирвин

вас.

В дверь деликатно постучали, и вошел Перкинс с подносом.

– Восхитительно, – сказал Мелвилл, а Элиза воспользовалась моментом, чтобы вернуть мысли в нужное русло.

– Посетили ли вы вчера выставку мистера Бервика? – спросила она.

– Да. И вы еще предлагали, чтобы он написал мой портрет. Что сделал бы этот маляр с моими ногами!

– Вы еще не знаете, что могу сделать с вашими ногами я, – сказала Элиза, пряча улыбку.

– Я знаю, что вы пишете лучше, чем он.

В его голосе не промелькнуло и тени сомнения, что придало Элизе смелости.

– Посмотрев на его картины, я задумалась, не отправить ли мне ваш портрет на Летнюю выставку, – торопливо произнесла она. – С вашего одобрения, разумеется!

Мелвилл задумчиво наклонил голову.

– Это может вызвать кривотолки, – продолжила Элиза так же поспешно, – но, если я выставлю картину анонимно, тайну удастся сохранить.

– Замечательная идея, – сказал Мелвилл. – Удивительно, как она не пришла мне самому.

Он с такой легкостью согласился – без вопросов и колебаний, – что Элиза почти успокоилась.

– Попытка может оказаться бесплодной, – сказала она, испытывая странную потребность все прояснить. – Возможно, в этом году будет более суровый отбор.

– Что с большой вероятностью отсеет мистера Бервика. Но вы определенно пройдете.

– Если такой подвиг вообще возможен за столь короткое время, – непроизвольно вырвалось у Элизы.

В тысяча восемьсот девятнадцатом году процедура выдвижения картин на Летнюю выставку оставалась такой же, как во времена дедушки Элизы: художники, не являющиеся членами Королевской академии, могли представить свои труды на суд академического совета в начале апреля, далее следовал строжайший пятидневный отбор. У Элизы оставалось меньше четырех недель на выполнение работы, которая обычно требовала четырех месяцев.

– Вы словно стараетесь меня разубедить. Почему? – спросил Мелвилл. – Я считаю, у вас есть все, чтобы достойно решить эту задачу.

Элиза редко сталкивалась с такой несокрушимой верой в ее способности. Да, поддержка со стороны Маргарет была благословением небес, но убежденность Мелвилла ощущалась как нечто совершенно иное. В конце концов, Маргарет и Элиза были знакомы всю жизнь и считали, что просто обязаны помогать друг другу. Однако у Мелвилла таких побуждений не было, и он не раздавал похвалы всем подряд, как показал его скепсис в адрес мистера Бервика. Его уверенность основывалась исключительно на том, что он считал Элизу достойной. И она полетела на свет, который он предлагал.

– Итак, желаете ли вы поучаствовать в выставке? – спросил Мелвилл с поддразнивающей улыбкой.

– Да, – ответила Элиза, наконец отпуская на свободу порыв вдохновения, нараставший в ней все утро. – Желаю.

– В таком случае… – приглашающе раскинул руки граф. – Нам пора работать.

И в этот самый день под струящимися из окна солнечными лучами они приступили по-настоящему. В камине плясал огонь, по коридору доносился заливистый смех Маргарет, в воздухе висел безошибочно узнаваемый запах масляных красок (более насыщенный и едкий, чем акварельный), а Элиза сжимала в руке кисть.

Элиза всегда рисовала быстро – привычка человека, которого могут прервать в любой момент, – но сейчас приступила к работе еще более стремительно, без малейших колебаний, словно заразившись уверенностью Мелвилла. Она посадила графа туда, где желала его видеть (рядом с окном, там свет ярче, следовательно цвета богаче), нанесла на холст базовый серый слой и набросала контуры лица и тела. Посвятила много времени смешиванию красок на палитре, желая добиться точных оттенков, дважды наведалась в лавку мистера Фазаны, чтобы посоветоваться по поводу новых смесей, и начала писать первый слой картины, сосредоточенно и целеустремленно.

Учитывая, что закончить работу теперь предстояло раньше, чем планировалось изначально, Мелвилл был вынужден посвящать Элизе больше времени, на что он согласился без единой жалобы. В течение недели, последовавшей за согласием графа отправить портрет на выставку, Элиза и Маргарет редко появлялись на публике вне общества Мелвиллов. Они постоянно наталкивались друг на друга в библиотеке Мейлера (леди Каролина и Мелвилл во всеуслышание бранили стоявшие на полках книги поэтов, которые им не нравились), вместе посещали музыкальные представления (однажды Мелвилл принялся нашептывать Элизе на ухо настолько вольный перевод оперы, что она прижала ко рту кулак, чтобы не рассмеяться) и вместе катались на фаэтоне леди Каролины (ибо уроки продолжились).

Этого оказалось достаточно, чтобы у Элизы возникло некоторое чувство вины.

– Я благодарна, что вы так щедро делитесь своим временем, – держа в одной руке палитру, в другой кисть, сказала Элиза в четверг, когда начался очередной сеанс.

В процессе многонедельной работы с маслом она обретала все большую свободу движений. Проворно нанося мазки, она чувствовала, как ее тело, рука, пальцы, держащие кисть, становятся более раскованными.

– Надеюсь, мы не слишком отвлекаем вас от письменного стола?

– Не волнуйтесь, – ответил Мелвилл. – Я всегда пишу по утрам и, право слово, рад, что ваши уроки избавляют меня от общества Каролины до завтрака, поскольку в доме воцаряется благословенная тишина. Да продлится это как можно дольше, смею сказать.

– Возможно, вскоре она потеряет со мной терпение, – предупредила Элиза.

– Вы еще не достигли совершенства?

– Едва ли. Не думаю, что когда-нибудь научусь управлять коляской, как Каролина, даже если буду практиковаться годами. Она всегда была столь неудержимо бесстрашна?

– Каролина? С лошадьми – да. Нас так растили. Родители обожали лошадей почти так же страстно, как друг друга.

Как всегда, Элизу поразила та искренность и легкость, с которой он говорил о столь сокровенных материях.

– Они женились по любви? – спросила она.

Элиза слышала эту историю от других, но знала, что не следует доверять слухам, пришедшим через четвертые, пятые руки из времен, когда она еще не родилась.

– По любви с первого взгляда, если верить нашей матери, – ответил Мелвилл, тепло глядя на Элизу. – Мой отец посетил Хайдарабад в тысяча семьсот восемьдесят пятом году. Он был знаком с тамошним представителем Ост-Индской компании, и его положение беглого лорда было достаточно благонадежным, чтобы представить его ко двору. Мать никогда не рассказывала нам, как именно они познакомились. Она была младшей дочерью дивана – премьер-министра, им не было позволено приближаться друг к другу. Но я подозреваю, что устроить все помогла моя бабушка.

– И тогда они поженились? – спросила Элиза.

Собеседник покачал головой:

– Прошло еще два года. Было необходимо убедить ее отца, кроме того, одобрить союз должен был набоб – это, скажем так, правитель. Все это время длились ухаживания. Беседовали они друг с другом сначала на персидском, который мой отец немного знал, потом он выучил урду, а она – английский.

– Звучит так романтично.

– Все равно злоключений было не избежать. Они всегда знали, что после смерти моего деда должны будут переселиться в Англию – к опозоренному семейному