Книга Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991 - Марк Эделе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все эти действия представляли собой не столько полную реабилитацию бывших военнопленных, сколько их «тихую амнистию»[598]. Тем не менее решения 1955–1956 годов действительно положили начало нормализации, несмотря на подозрительность, дискриминацию и враждебность, которые подспудно еще сохранялись в советском обществе. Дьяков, например, смог наконец покинуть глухую провинцию и сделать довольно успешную карьеру в столице. Пережитый опыт отверженности, обесценивания страданий военного времени и огульных обвинений в «государственной измене» отдавался болью, которую нужно было или устранить, или хотя бы как-то смягчить: это побудило его заняться защитой прав бывших военнопленных, а также подготовить собственные мемуары. Но исцеление становилось возможным только по мере медленного демонтажа сталинской системы, который начался после смерти тирана.
Что касается истории ветеранов в целом, то для нее решающими поворотными пунктами стали 1947–1948 и 1955–1956, а не 1945 и 1953 годы. При Никите Хрущеве тему плена наконец-то начали обсуждать публично. После 1956-го, отчасти по инициативе секции бывших военнопленных и участников антифашистского сопротивления, появившейся в новой ветеранской организации (речь идет о Советском комитете ветеранов войны. – Примеч. перев.), начали выходить в свет воспоминания переживших плен, в основном преподносимые в героическом ключе. Даже Михаил Шолохов, прославившийся таким шедевром социалистического реализма, как «Тихий Дон» (1928–1940), посвятил этой теме рассказ «Судьба человека» (1956–1957). И если десятью годами раньше его однозначно запретила бы цензура, то в 1959-м режиссер Сергей Бондарчук смог даже снять по этому произведению фильм. Еще через два года режиссер-фронтовик Григорий Чухрай осудил сталинские преследования вернувшихся домой военнопленных в фильме «Чистое небо» (1961), повествующем об истории любви летчика-истребителя Алексея Астахова и старшеклассницы Саши Львовой[599].
Культ войны, становившийся в брежневскую эпоху все более претенциозным и напыщенным, не предполагал реалистичного изображения плена; при этом, однако, полное замалчивание темы тоже считалось неуместным. Роман Степана Злобина «Пропавшие без вести» – хорошая иллюстрация этих идеологических трансформаций. Злобин, сам переживший немецкое пленение с 1941-го по 1945 год, написал свою книгу сразу после войны. В 1947 году он отправил рукопись в журнал «Новый мир», но вместо публикации произведение было конфисковано органами госбезопасности и возвращено автору только в 1953 году, после смерти Сталина. Три года спустя, когда уже вовсю шла «тихая» реабилитация бывших военнопленных, Злобин вернулся к работе над романом, который был опубликован в 1962 году и почти в одночасье сделался культовой книгой. Однако во второй половине 1960-х книга исчезла с библиотечных полок, оказавшись в «спецхранах», где прочитать ее могли лишь немногие[600].
Интерес к этой теме с новой силой вспыхнул в период гласности и «перестройки». В 1987–1988 годах в разного рода публикациях, от художественной прозы до газетных статей, шло оживленное обсуждение плена и репатриации, а также их грандиозных масштабов; дискуссии по этому поводу будоражили советскую и постсоветскую общественность еще многие годы[601]. Начало полемике положила обширная статья Е. Максимова в правительственной газете «Известия» от 21 августа 1987 года, в которой автор задавался вопросом, почему к бывшим военнопленным до сих пор относятся с подозрением, а не с уважением, и предлагал принять специальный правовой акт, восстанавливающий их доброе имя. Отклики ветеранов, некоторые из которых позже были опубликованы, оказались неоднозначными: в письмах и звонках в редакцию одни горячо благодарили за публикацию материала, а другие столь же страстно негодовали по поводу предложения избавить бывших военнопленных от вечной стигмы. В то время как «Известия» утверждали, что положительных откликов на материал было гораздо больше, армейская газета «Красная звезда» обнародовала яркий пример противоположной точки зрения. Это было письмо в редакцию, написанное двумя высокопоставленными офицерами – маршалом артиллерии Владимиром Толубко и подполковником Александром Коваленко – и представлявшее собой своего рода ответ советских вооруженных сил на PR-кампанию, призывавшую к окончательной реабилитации бывших военнопленных. Цитируя известный приказ Сталина № 227 «Ни шагу назад!», авторы вновь настаивали на том, что военнопленных следует считать предателями до тех пор, пока невиновность каждого из них не будет доказана. На оправдание же могут надеяться лишь те, кого враг захватил раненым, а также те, кто даже в плену продолжал сопротивляться. Более того, авторы заявляли, что проблема уже решена раз и навсегда: «Часть дезертиров, а по-другому этих людей назвать нельзя, были отправлены на разные фронты. Они сражались, искупая свою тяжелую вину. Сегодня никто ничего против них не имеет». Действительно, указывалось в статье, ведь сейчас бывшие военнопленные пользуются теми же привилегиями, что и другие фронтовики, – так зачем же снова поднимать давно забытую тему? Воспроизводя старую сталинскую логику, авторы статьи утверждали: кампания по реабилитации военнопленных упускает из виду тот факт, что были два абсолютно различных типа пленных. «Да, были те, кто сдался, и были те, кто был взят в плен тяжело раненными, без сознания, – писали они. – … Как мы можем ставить их рядом друг с другом?». Каждого бывшего пленника, настаивали офицеры, нужно судить с моральной «высоты» тех, кто отдал свою жизнь в честном бою[602].
Чтобы позиция армии по этому вопросу была предельно ясной, «Красная звезда» позаботилась о редакционном отклике на эту публикацию, напечатанном в номере от 16 января 1988 года и подписанном «специальным корреспондентом» газеты, полковником В. Филатовым. В этой статье оспаривалась не только сама кампания по реабилитации бывших военнопленных, но и вся историческая политика «перестройки» и гласности. Авторские рассуждения начинались с тезиса о том, что те, кто сегодня пытается рассказывать историю Большого террора, не понимают «диалектики времени и диалектики жизни». Аналогичным образом, утверждалось в статье, те, кто пишет об ужасах афганской войны и о ее тлетворном воздействии на солдатскую психику, не понимают «разницы между империалистическим разбоем», продемонстрированным США во Вьетнаме (и превращающим американских ветеранов в алкоголиков), и «интернациональным долгом», реализуемым СССР в Афганистане (и, соответственно, не создающим у советских ветераном стимулов к алкоголизму). Сделав эти первые залпы, Филатов обрушился на «Известия» – или, как он выразился, «одну из газет». Предположение о том, что попавшие в плен на самом деле тоже сражались за родину, показалось ему возмутительным. «Никогда за всю историю нашего народа ничего