Книга Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков

армейского корпуса. Двадцать пятого августа полностью погибло два русских пехотных полка — олонецкий и казанский, но в корпусе оставалось в наличии еще шесть полков, против которых были разбросаны двенадцать немецких. В передвижениях полков царил полный произвол, никакой немецкой аккуратности и планомерности не наблюдалось: полки заходили в тыл один другому; где предполагался фланг противника, там в действительности был его развернутый фронт.

Немцы, перехватившие русские радиограммы, знали, как будут продвигаться русские вперед, однако плана отступления не знали не только немцы, но и ни одна нация в мире: при поспешности отступления поступками человека больше всего руководят ноги, а не разум.

Корпус Благовещенского откатился без преследования с немецкой стороны, и если немецкие историки говорят иное, то для того, чтобы усилить мнимый замысел якобы величавого маневра их прославленных полководцев. В действительности же немецкое главное командование восточным фронтом утром двадцать шестого августа не восстановило связи ни с семнадцатым армейским, ни с первым запасным корпусами. Благодаря тому же обстоятельству утром двадцать шестого Людендорф имел переговоры по прямому проводу с командиром первого армейского корпуса, генералом Франсау, корпус которого после гумбиненского поражения был переправлен по железной дороге в район Дейч — Эслау.

Людендорф был страшно взволнован дерзостью Франсау, даром что переговоры их происходили по прямому проводу и они находились друг от друга на расстоянии тридцати километров.

— К проводу командира первого армейского корпуса, генерала Франсау, — приказал Людендорф дежурному телеграфисту центрального полевого телеграфа.

Клавиатура запрыгала под проворными пальцами почтового чиновника, и в ответ ему с узкого рулона потянулась бесперебойная лента.

— Его превосходительство за чашкой кофе; будет ли приказание потревожить их преждевременно? — запрашивал телеграфист противоположной стороны.

— Начальник штаба главнокомандующего фронтом нарушает частный покой для общих интересов нации!

— Великолепно. Срочно будет доложено.

Аппарат на время заглох к неудовольствию Людендорфа, однако ничего другого предпринять не представлялось возможным: телефонная связь на линии была выключена.

— Вызывайте снова! — приказал телеграфисту Людендорф, но с противоположной стороны поступило новое предупреждение:

— Его превосходительство приказали принести кофе в аппаратную. Вестовой с подносом прибыл!

— Мне нужен не поднос, а командир корпуса! — в гневе воскликнул Людендорф, но чиновник-телеграфист не понял, по поводу чего начальник штаба так высказался. Он ожидал последующего вызова, и его коллега на противоположном конце провода, будучи человеком пунктуальным, не замедлил отозваться.

— Его превосходительство прибыл в аппаратную; от раздражения он крепко хлопнул дверью.

— Идиот! — воскликнул Людендорф.

Напугавшийся чиновник пытливо старался распознать, к кому относится подобное восклицание, но противоположный коллега молодого чиновника сделал новый телеграфный вызов.

— У аппарата командир первого армейского корпуса: он ждет указаний.

— Генерал! Я и главнокомандующий полагаем, что вашему корпусу следует предпринять короткий удар у Усдау для прорыва в интервал между двумя русскими корпусами: первым и пятнадцатым.

— Указание дельное, если точно определить срок. Вы когда, генерал, предназначаете короткий удар моего корпуса?

— Сегодня, генерал; для быстрого передвижения солдат я могу выделить вам двести грузовиков.

— Благодарю вас, но на сегодня у меня нет возможности: корпус полностью еще не сосредоточен.

— Генерал, корпус Макензена где-то затерялся: помните, если вы ныне не совершите прорыва, то шестой и тринадцатый русские армейские корпуса могут преследовать разбитого Макензена.

— Его превосходительство, прочитав последние строчки, почему-то свистнул! — передал по ленте словоохотливый чиновник телеграфа противоположной стороне.

— Болван! — Вознегодовал Людендорф, и телеграфист, переняв все от своего коллеги, срочно передал ему это генеральское слово.

— Вы некорректно выразились, коллега! Однако к кому относится слово «болван»? Лично ко мне или к его превосходительству?

Чиновник-телеграфист противоположной стороны не подозревал, что начальник штаба главнокомандующего читает все, что тянется по ленте печатающего аппарата «юза», а потому держался фамильярно.

— Они оба ослы! — воскликнул Людендорф, прочитавши ленту.

— Если соберется много ослов, они будут едва ли умнее двух, — прочитал Людендорф ответ по ленте и вздрогнул: он понимал одно, что Франсау оскорбился, но почему — неведомо. Не мог ведь он услышать его возгласа на тридцативерстном расстоянии?!

— Вы не напутали ли, господин чиновник, что-либо в передаче? — спросил Людендорф.

— Никак нет, ваше превосходительство. Я старательно замечал все ваши движения и в точности передавал все основные ваши выражения: я напутать никоим образом не мог.

— Так вы передавали своими словами о всех моих движениях и выражениях?!

— Я, ваше превосходительство, поступал так же, как и противоположная сторона! В точности.

— Да, генерал, — передавал по ленте Франсау, — только завтра я могу предпринять короткий удар. Не особенно страшно, если затеряется где-либо корпус Макензена: он больше чем наполовину потерян в гумбиненском сражении. С тех пор я, генерал, становлюсь осторожным, я не могу утерять даже и четверти корпуса. Машины прошу прислать, атаку завтра начну в четыре утра, а на сегодня, если ничего не будет нового, прошу меня не тревожить.

Лента остановилась, и перепуганный чиновник, подгоняемый начальником штаба главнокомандующего, пролил немало поту, прежде чем вызвать к действию как бы безжизненный противоположный аппарат. Наконец тот принял вызов и передал краткое сообщение в нижеследующем виде:

«Командир первого армейского корпуса приносит глубокое извинение начальнику штаба главнокомандующего: я позабыл высказать, вам, генерал, признательность и пожелания. Крепко жму вашу руку. До завтрашней нашей встречи на поле брани».

Людендорф вознегодовал: текст выражал почтительные пожелания строго и официально. Начальник штаба выбежал из аппаратной, но торжествующий покой молчаливой улицы умерил его пыл. Он отправился к командующему. Гинденбург, однако, не стал его выслушивать: будущий фельдмаршал молча сидел за письменным столом. За отсутствием посоха он возложил руки на живот. Полчаса тому назад с его посоха соскочил свинцовый наконечник, и Гинденбург, отдав посох в нестроевую команду на исправление, не знал, куда положить свои руки.

Автор данного повествования может подчеркнуть, что военные действия полны неожиданностей, и посох Гинденбурга мог бы играть ту же роль, которую в приближении кончины Тараса Бульбы сыграла потерянная им люлька. Однако авторская фантазия в данном случае неуместна ни для истории, ни для историков: Тарас Бульба — тип вымышленный, тогда как Гинденбург — историческая личность.

— Что ответил генерал Франсау? — несколько спустя спросил Гинденбург.

Обида, нанесенная генералом Франсау, пробудила в сердце Людендорфа озлобление, но он сдержал себя.

— Полное изготовление корпуса наступит только завтра в четыре утра.

— Если всемогущему богу угодно, чтобы первый армейский корпус совершил короткий удар завтра в четыре часа, то об этом обстоятельстве надо донести его величеству — моему императору.

Гинденбург опустил ресницы и на несколько секунд задремал.

— Порции рома для солдат усилены? — поинтересовался он.

Самсонов получил директиву от главнокомандующего и окончательно убедился, что немцы продолжают отступление под напором армии Ренненкампфа.

Утром двадцать пятого августа Самсонову пришла благоразумная