Книга Сталинские маршалы в жерновах политики - Юрий Рубцов

Ни в следственном деле, ни в материалах судебного процесса дезинформационные сведения зарубежных разведок о Тухачевском и других военных деятелях, однако, не фигурируют. Они были рассчитаны на болезненную мнительность и крайнюю подозрительность советского вождя, и, как видим, свою роль сыграли. В то же время Сталин не рискнул использовать на процессе эту явную «липу». Во-первых, он знал, как болезненно относятся кадровые военные к обвинению в шпионаже — не только подсудимые, но и выступавшие в качестве судей Алкснис, Белов, Блюхер и другие. А кроме того, не было гарантии, что гестапо, если сочтет нужным, не объявит о состряпанной ею фальшивке, и ответить будет нечем. В отношении арестованных военачальников, как верно заметил историк О.Ф. Сувениров, «поступили проще: совершенно голословно объявили их шпионами»[138] — такого размера достигла самонадеянность кремлевских правителей.

Расчеты фашистских бонз понятны. А Сталина? Что побудило его обрушить невиданный в истории удар по командноначальствующему составу собственной армии да еще в предвидении войны?

Если коротко, то — опасения, что крупные военачальники, все более определявшие лицо армии — М.Н. Тухачевский, В.К. Блюхер, И.П. Уборевич, А.И. Егоров, А.И. Корк, И.Э. Якир, Я.Б. Гамарник и их более молодые последователи откажут ему в поддержке в условиях крайнего обострения внутриполитической обстановки в стране во второй половине 1930-х гг. Вождь опасался именно их — образованных, самостоятельно мыслящих. Не зря с тех времен бытует история о том, как Семен Буденный, озадаченный размахом репрессий, пришел к своему давнему соратнику, такому же лихому рубаке Оке Городовикову с вопросом: что делать? «Не боись, Сема, — был ответ. — Нас не возьмут. Посмогри вокруг — берут шибко умных».

А что подпитывало решимость вождя? Тоже есть ответ: острое соперничество в армейской верхушке между интеллектуальной элитой Вооруженных Сил и малообразованными, но амбициозными К.Е. Ворошиловым, С.М. Буденным, Г.И. Куликом, Е.А. Щаденко, не понимавшими необходимости создания современной армии. Их взаимная неприязнь, уходившая корнями во времена Гражданской войны, обострялась по мере того, как эпоха моторов уценяла старые представления в военном деле. Лагерь «кавалеристов» где спокойно, а где и весьма злорадно-заинтересованно следил, как выкашивался слой «шибко умных», пока по своим внутренним законам воронка репрессий не стала затягивать кое-кого и из них самих.

«ЭТО — ГОЛОС МОЕЙ СУДЬБЫ»

В начальной стадии следствия Тухачевский свое участие в заговоре отрицал. Но цена его признаний была для инициаторов «дела» слишком высока, чтобы долго ждать. Во главе следствия встал сам нарком Ежов. Приемы заплечных дел мастеров оригинальностью не отличались. Об этом заговорила даже бумага, которая, как известно, все терпит. По заключению Центральной судебно-медицинской лаборатории Военно-медицинского управления Министерства обороны СССР, сделанному в 1956 г., на листах судебного дела Тухачевского № 967581 присутствовали следы крови. Причем «некоторые пятна крови имеют форму восклицательного знака. Такая форма пятен крови наблюдается обычно при попадании крови с предмета, находящегося в движении, или при попадании крови на поверхность под углом…»

Надо ли удивляться, что уже 29 мая 1937 г. от подследственного были получены «признательные показания»: «Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично связался с Бухариным, с немцами я установил шпионскую связь с 1925 года, когда я ездил в Германию на учения и маневры… При поездке в 1936 году в Лондон Путна устроил мне свидание с Седовым (сын Л.Д. Троцкого. — Ю.Р.}… Я был связан по заговору с Фельдманом, Каменевым С.С., Якиром, Эйдеманом, Енукидзе, Бухариным, Караханом, Пятаковым, Смирновым И.Н., Ягодой, Осипяном и рядом других»[139].

Таким же путем следователи Леплевский, Ушаков, Агас и другие добились признательных показаний со стороны Эйдемана, Уборевича. Корка и других арестованных.

Документально установлено, что Сталин ежедневно получал протоколы допросов арестованных, часто требовал Ежова и его заместителя Фриновского, непосредственно участвовавшего в фальсификации обвинения, для доклада. Так что популярные у сталинистов разговоры, будто генсек ничего не знал и ни во что не вмешивался, не имеют под собой ни малейшей почвы. Все шло по заранее намеченной канве при соблюдении всех бюрократических процедур, что придавало происходящему особенный цинизм. Через два дня после ареста Тухачевского Политбюро поставило на голосование членов ЦК предложение о его исключении из партии и «передаче» его дела в Наркомвнудел, будто маршал в это время находился где-нибудь на курорте. Чудовищное лицемерие! Предложение, естественно, было единодушно поддержано[140].

Такое же единодушие продемонстрировали участники прошедшего в Кремле с 1 по 4 июня 1937 г. расширенного заседания Военного совета при наркоме обороны СССР с участием членов Политбюро ЦК. Показательно, что к этому времени двадцать членов Военного совета уже пребывали под арестом как «заговорщики».

Выступивший на Военном совете Сталин утверждал, что в стране сложился «военно-политический заговор против советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами», ядро которого составили 13 человек: Троцкий, Рыков, Бухарин, некоторые другие, а по военной линии — Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман и Гамарник. Почти всех он обвинил в работе на иностранные разведки. Говоря, в частности, о Тухачевском, вождь заявил: «Он оперативный план наш, оперативный план — наше святое святых передал немецкому рейхсверу. Имел свидание с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион…»[141]

Спрашивается, в чем состояли доказательства измены, кроме личного признания маршала? В определении Военной коллегии Верховного суда СССР от 31 января 1957 г., отменившей приговор, по этому поводу читаем: «Показания Тухачевского о том, что он еще в 1925 году передал польскому шпиону Домбалю данные о состоянии частей РККА и что в 1931 году он установил шпионскую связь с начальником германского генерального штаба генералом Адамсом и офицером этого штаба Нидермайером, опровергаются материалами дополнительной проверки, которой установлено, что Домбаль являлся одним из лидеров Компартии Польши, был осужден необоснованно и в данное время реабилитирован, а Нидермайер О.Ф. в указанный Тухачевским период времени являлся официальным представителем рейхсвера в СССР и в силу имевшихся тогда соглашений контактировал связь рейхсвера не только с представителями командования РККА, но и с органами НКВД.

При рассмотрении дела в суде Тухачевский изменил свои показания, заявив, что он знал Домбаля не как шпиона, а как члена ПК Компартии Польши».