Книга Закат на Босфоре - Наталья Александрова

– А велика ли охрана? – полюбопытствовал Борис.

– Четверо казачков, и всех уложили.

– Ну, так здесь не обошлось без моих знакомцев –капитана Сивого и его дружка.

И Борис рассказал про неудавшееся ограбление ювелираСерафимчика.

– Ну и ну! – воскликнул пораженныйГорецкий. – Еще раз вы подтверждаете миф о свой феноменальной везучести! Итак спокойно сидите… вы же знаете, где базируются эти члены тайного общества!

– А что я, по-вашему, должен делать? – взбеленилсяБорис. – Сдать их всех турецкой полиции? Начать с того, что в полиции мненикто не поверит, а пока суть да дело, запихнут в каталажку.

– Уж это точно, – поддакнул Горецкий, вспомнивесаула Чернова.

– И потом, оставшийся в живых капитан Сивый не появитсябольше в той пивной, – он боится, так как знает, что я на свободе и могу привеституда полицию. Но я этого никогда не сделаю, потому что не собираюсь подставлятьпод удар простых офицеров, которые честно воевали в России, а потом от отчаянияповерили в красивые речи про новую жизнь! Если бы они знали, что на самом делепод маркой тайного общества действует банда грабителей и убийц, многиеотказались бы…

– Да-да, вы правы, тут нужно просто как-то выявить ихлидеров, тогда все само развалится, – согласился Горецкий. – Вот что,Борис Андреевич, сейчас я в дела англичан вмешиваться не должен, потому чтобуду занят расследованием. А вам в город показываться никак нельзя – узнают иубьют. Так что посидите денек-другой взаперти, отдохните. Вот Саенко вамкомпанию составит.

Борис так устал, что не решился спорить.

Глава 13

И в последний миг, почти во сне,

Теряя кровли грохочущий бубен,

Думает о женщине, ее – нет,

Но она – будет.

А. Несмелов

Акоп Мирзоян сразу же почувствовал оживление, царившее набирже. Посторонний человек этого не заметил бы, но Акоп, слава Богу, уже не былздесь посторонним, он быстро освоился в этом тесном и своеобразном миркездешних финансовых воротил.

Биржевое оживление было заметно по особенному блеску глазмаклеров, по характерной лихорадочной суетливости их движений, по нервозноповышенному тону голосов.

Увидев хорошего знакомого, с которым Акоп встречался сначалав Одессе, где его звали Жоржем Рапопортом, а потом в Новороссийске, где тотстал Джорджо Рапотти, Акоп шагнул навстречу и тихо спросил, заглядывая в глаза:

– Ну? Жорж, ну? «Петролеум»? Не-ет? Жорж по обыкновениюопустил взгляд и, придвинувшись еще ближе, сказал одними губами:

– «Батумойл».

Сказанного было достаточно. Это все объясняло. Акоп всегдаумел сложить два и два и получить в результате хороший навар. Он сразу жевспомнил негромкие разговоры о том, что новые турецкие власти собираются ввестивойска в Батумскую область, и понял, что это свершилось, а в результате такогоповорота событий акции компании «Батумойл», продававшиеся в последнее времядешевле бумаги, на которой их печатали, неизбежно должны были поползти вверх.Акоп кинулся покупать.

– Сколько?

– Семь.

– Беру по двадцать девять. Не-ет?

– Уже восемь.

– Беру! Беру! Беру!

Со всех концов зала доносилось эти магические, сводящие сума слова: «Беру! Беру на все!»

Мистер Ньюкомб вошел в спальню Гюзели быстрыми широкимишагами, словно мчащаяся по следу оленя серая гончая. Горничная еле поспеваласледом, безуспешно пытаясь задержать англичанина.

Гюзель приподнялась на подушках и бросила на свою служанкуиспепеляющий взор.

– Я не смогла! – воскликнула несчастнаядевушка. – Я не смогла его остановить! Он ничего не слушает!

– Я достал! – торжествующе провозгласил мистерНьюкомб. – Я принес!

– Пошла вон! – зло бросила Гюзель горничной иповернулась к англичанину: – Томас, что вы себе позволяете?

– Я достал очень важные документы! В голосе его былисмешаны в равных частях очень сложные чувства. Во-первых, в нем звучалоторжество: он сделал почти невозможное, достал документы невероятной важности,проявив чудеса находчивости и необычайную ловкость. Во-вторых, слышалсятрагический пафос: он пошел на преступление, на предательство священныхинтересов Британской империи, которым служили бесчисленные поколения егопредков и он сам до определенного момента. В-третьих, можно было уловить в егоголосе и нотки самолюбования, декадентского романтизма: вот, мол, до какойнизости, до какого ужасного преступления дошел я ради прекрасных глазвосхитительной турчанки… При этом он как-то забывал о долговой расписке надевять тысяч фунтов стерлингов. Короче, в голосе мистера Ньюкомба звучалиинтонации, роднящие его с шекспировским Кориоланом, – смесь героизма ипредательства.

– Томас, – недовольно поморщилась Гюзель, – увас вошло в привычку будить меня по ночам из-за всякой ерунды.

– Ерунды?! – повторил мистер Ньюкомб какэхо. – Это не ерунда! Я раздобыл для вашего друга копии протоколовпредварительных переговоров большевистского министра Чичерина с представителямиКемаля Ататюрка!

Гюзель лениво потянулась и, тщательно скрывая охватившее еевозбуждение, безразлично бросила:

– Всего лишь копии… ну ладно, оставьте их там, настолике, и приходите ко мне в более приличное время, когда я наконец высплюсь иприведу себя в порядок.

– Нет! – воскликнул англичанин, на котороговнезапно накатил приступ осторожности. – Нет, это невероятно важныедокументы. Я очень рисковал из-за них, и я передам их только в собственные рукивашего бельгийского друга. И только в обмен на мою долговую расписку, –добавил мистер Ньюкомб, краснея от собственной меркантильности.

– Да-а? – протянула Гюзель, удивляясь неожиданнопрорезавшейся в английском болване практичности и лихорадочно соображая, как быего все-таки обдурить. – Ну хорошо, Томас, приходите ко мне к четыремчасам, мой друг будет вас ждать.

Едва за англичанином захлопнулась дверь, Гюзель, как ракета,вылетела из постели и вызвала горничную. Через полчаса она была уже умыта иодета, а у крыльца ее ждал извозчик.

Первым делом она бросилась в известную кондитерскую лавку наПери.

Подъезжая к кондитерской, она еще издали увидела, что лавказакрыта, а у дверей толкутся полицейские. Ударив извозчика зонтиком в спину,Гюзель приказала ему проезжать мимо кондитерской, не замедляя хода. Здесь явнобыл провал.

Она приказала ехать на Таксим, где в лавчонке часовщика былаеще одна явка, предназначенная для экстренных случаев – именно таких, каксегодняшний.

Когда пролетка выехала на площадь, Гюзель приподнялась насиденье и посмотрела в окно часовой мастерской. В окне не было английскихкаминных часов, что обозначало провал явки.