Книга Исчезновение Залмана - Максим Д. Шраер

Разговор повис в воздухе. Теплый бриз доносил с пляжа осколки латиноамериканской музыки, трепал пальмовые ветви и разноцветные флажки, раздувал подолы и пляжные накидки. Джейк помахал дочкам, улыбнулся и показал жестом разверстой правой руки, что им осталось резвиться еще пять минут, а потом надо будет выходить из воды.

– Хорошая у тебя семья, – сказал Ахлабустин. – Девочки, жена. Я вас еще вчера в ресторане приметил. А парню твоему сколько лет?

– Тринадцать скоро.

– А моему Димке уже исполнилось. А дочкам шесть и десять. Вон они, видишь, на той стороне бассейна с женой. Вот сейчас поднялись, в номер идут, наверное.

Ахлабустин немного по-женски, одними пальцами левой руки, помахал статной женщине в длинном сарафане и девочкам в однотонных купальниках.

– Настя моя, вон в косынке голубой.

– Вижу, – ответил Джейк.

– А пацан-то твой где сейчас? – спросил Ахлабустин.

– В волейбол на пляже играет.

– А мой с маской и трубкой ныряет.

Джейку показалось, что впервые за эти доминиканские каникулы стена отчуждения между ним и приезжими россиянами вдруг раздвинулась.

– Слушай, а жену твою как зовут? – спросил Ахлабустин.

– Лия.

– Имя хорошее, старозаветное. Вот не поверишь, она как две капли воды похожа на мою одноклассницу, Олю Френкель. Она в Израиль потом уехала. Жалко.

Джейк насторожился.

– Жалко? – переспросил он.

– А жена у тебя работает? – спросил Ахлабустин, будто не заметив вопроса.

– Работает. Математику преподает.

– А моя нет. Деток растит, – осклабился Ахлабустин.

В это время к кромке лягушатника подошла жена Джейка, держа в руках синие гостиничные полотенца. Джейк позвал дочек, закутал младшую в полотенце. Ахлабустин стоял рядом, наблюдая за ними. Джейк хотел было познакомить Лию со своим собеседником, но что-то его удерживало.

– Тебя как зовут, красавица? – спросил Ахлабустин у старшей дочки Джейка, которая сама вытерлась и завязала тюрбан на голове.

– Ребекка. Привет, – ответила девочка по-русски с сильным акцентом и прижалась к Джейку, который поцеловал ее в нос и в обе щеки.

– Джейки, мы пошли в комнату, – сказала Лия по-английски. – Зайди, пожалуйста, за Соломоном на пляж. Только не задерживайтесь, прошу вас. Еще надо всем принять душ, переодеться. Мы вам оставили на топчане два полотенца.

Жена собрала русые волосы в пучок, вежливо кивнула Ахлабустину и увела девочек по дорожке в направлении корпуса.

– Она у тебя это… из местных? – спросил Ахлабустин.

– Да, в Бостоне родилась. Родители иммигранты.

– Все-таки тянет к своим, – многозначительно произнес Ахлабустин, почесав щетинку под серой шапочкой. – Слушай, вот ты адвокат, юрист, я тебе скажу без обиняков. У вас в Америке скоро полный п…ц наступит. Распад нравов.

– Это ты о чем?

– О семейных ценностях. Это ж была религиозная страна, под Богом ходила, а теперь у вас в половине штатов однополые браки разрешены. Мужики на мужиках женятся, бабы на бабах. Содом и Гоморра, вот я о чем.

«Только не заводись, это не твои проблемы», – сказал Джейк самому себе. Но другой Джейк, Джейк по имени Яша, уже не мог остановиться:

– Ну, не в половине штатов пока еще. Но к тому идет.

– Ты только не говори мне, что поддерживаешь однополые браки, – брезгливо произнес Ахлабустин.

– Я не поддерживаю и не порицаю. Они имеют на это право. По конституции. Вот и все, – отрезал Джейк.

– Да ладно тебе, по конституции, по проституции… Ну, не верю я, что ты это в душе поддерживаешь, не верю.

– Это твое личное дело. Слушай, мне пора, – Джейк повернулся в сторону пляжа.

– Да подожди ты! – Ахлабустин ребром правой ладони ударил по открытой левой. – Дай договорить.

Джейк остановился, пошарил в кармане шортов – не выронил ли ключ от номера.

– Вы-то, евреи, – семейные люди, патриархальные, вам-то зачем эти жопошники?! – сказал Ахлабустин каким-то новым, утробным голосом. – Не понимаю я, что вы их все время защищаете! Своих, что ли, у вас забот не хватает?

– Просто они – это мы, а мы – это они, – ответил Джейк, стараясь говорить ровным голосом.

– А мы вот – не они. У меня тоже пацан, как у тебя, и я не хочу, чтобы мой Димка привел домой невесту по имени Вася, или чтобы дочки привели домой женихов по имени Василиса. А ведь им теперь чуть ли не в школе об этом рассказывают, разъясняют мерзость эту!

– Это, Ахлабустин, не мерзость, это жизнь. Ты просто к ней не готов, вот и все.

– Ясное дело, не готов! – крикнул Ахлабустин Джейку прямо в лицо. – А ты готов? Вот ты бы хотел, чтобы твой Соломон в жопу трахался с каким-нибудь проколотым транзистором?

Джейк промолчал, потупившись в кромку лягушатника, выложенную плоскими, обкатанными морем белыми камнями. Потом поднял голову и посмотрел Ахлабустину прямо в глаза, уже готовый принять вызов, но все еще сдерживающий гнев.

– Нет, друг сердечный, вы там, в своей Америке, живите как хотите, а вот у нас в России это дело скоро опять запретят, – продолжал Ахлабустин. – Увидишь. Уже волна народного негодования поднимается, вот ты помяни мое слово. Не по-русски это…

– Не по-русски? – перебил Джейк. – А Чайковский? Тебе еще назвать не по-русски?

– Да ладно, не лезь в бутылку. Я сам знаю: «Лебединое озеро», «Форель разбивает лед». Это, так сказать, ошибки молодости. А вообще наша культура чистая, без этих нарывов.

– Слушай, Ахлабустин, – сказал Джейк, – я тебе очень советую открыть глаза. А то жизнь тебя оставит за кормой и собственные дети с тобой перестанут разговаривать. Понял? Ну, будь здоров!

Джейк дошел до топчанов, где раньше загорали жена и дочки, перебросил через плечо два полотенца и двинулся было к пляжу, чтобы оторвать сына от волейбольной площадки. Но тут он вспомнил, что оставил у кромки бассейна пляжную сумку с маской и трубкой, айпадом и кремом от солнца, и вернулся.

– А я уж хотел сумку твою на рецепцию отнести, – сказал Ахлабустин.

– Спасибо. Незачем, – процедил Джейк, – тут никто не возьмет.

– Это тебе кажется, что не возьмет. А вот вчера вечером одна семья из Питера оставила на пляже сумку и полотенца, всего-то на десять минут. Так откуда ни возьмись набежало стадо черных. Ни сумки, ни полотенец.

– Черные тебе тоже мешают? – спросил Яша, чувствуя подступающее к горлу клокочущее бешенство.

– Так ведь это не люди, дикари. Ты, брат, не строй целку, они ведь и тебе тоже мешают, и пидорасы, и негритосы. Это ты просто у себя в Америке научился терпимость изображать.