Книга Последний поворот на Бруклин - Хьюберт Селби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И порой — возможно, когда торговля шла не слишком бойко, — пока Айра присматривал за магазином, Хайми готовил ужин, а потом Айра приходил, будил ее и говорил: ужин готов, мамочка. Видишь? И всё было уже на столе, они садились и ели, а когда ужинал Хайми, она выходила к покупателям. А Хайми так много работал! В шесть утра открывал магазин, выходил на улицу за газетами, а ведь иногда бывало холодно, шел дождь, и Хайми сам (он никогда не позволял ей помогать ему в этом деле) приносил с улицы огромные связки газет, разрезал веревки, раскладывал газеты на прилавке, а она лежала в постели, притворяясь спящей — все годы, что они были женаты, Хайми вставал с кровати очень тихо, чтобы она подольше поспала, и каждое утро она просыпалась, но никогда не подавала виду, что уже не спит, чтобы он за нее не переживал. Потом, в восемь часов, он снова заходил, и она, сделав вид, будто проснулась от его прикосновения, вставала и готовила завтрак. Двадцать лет они владели этим магазином и были очень счастливы… малыш врезался на своем велосипеде в дерево, но тут же поднялся и снова принялся кататься… возможно, у них не всегда всего хватало, но они были счастливы, и она все еще чувствовала запах стойки с газировкой; сладкий аромат сиропов, цукатов, горячей сливочной помадки, зефира, взбитых сливок, шоколадного, сливочного и фруктового мороженого, леденцов и жевательной резинки на прилавке, полок с конфетами на противоположной стене магазина — а стеклянные раздвижные двери были испачканы грязными ручонками тысяч ребятишек. Она, бывало, облокачивалась на прилавок и наблюдала, как они глазеют и показывают на сладости, прижимая пальчики к стеклу. Такое творилось целыми днями, и Ада всегда недоумевала, почему надо обязательно упираться в стекло руками и почему дети так долго не могут решить, какие им нужны конфеты. А потом, когда родился Айра — она была уже не молода, — это почти перестало ее раздражать. Они были такими же маленькими детьми, как ее Айра. А когда взрослели, переставали быть такими славными и начинали сквернословить. Но Айра всегда был очень хорошим мальчиком. И кому-то понадобилось его убить. А им даже не довелось увидеть его тело. Только телеграмму получили, а много лет спустя — пломбированный гроб. Мой бедный Айра! Такой молодой! Погиб, даже не став отцом. Уже пятнадцать лет, как умер… к малышу на велосипеде подошли еще несколько детей, и они стали кататься по очереди, смеясь и бегая вокруг. Ада смотрела на них и улыбалась. Пятнадцать лет как умер, и даже нет детей, никто тебя не вспомнит. Не пойму, за что со мной так поступили. Умер даже раньше Хайми, своего отца. И даже Хайми меня покинул. Такой хороший человек! Так много работал, что ссутулился с годами… мимо шли какие-то люди, и Ада улыбнулась, но они прошли, так и не обратив внимания на Аду, и Ада едва на них не накричала, но осеклась, заметив, что уже спускаются женщины, люди идут в магазин, резвятся и смеются дети, солнышко делается ярче и теплее, и несколько мужчин уселись верхом на скамейку, положив посередине шахматную доску — быть может, кто-нибудь сядет рядом с ней, и они поболтают.
ЖЕНСКИЙ ХОР I
Домохозяйки сидели на скамейке. Они смотрели на Аду и смеялись. Чего только не увидишь на улице в такую погоду. Даже Аду. Сдается мне, она вышла одежонку свою проветрить. Смех. Всё то же дерьмовое пальтишко. Всю зиму в нем ходит. Почему бы ей его не снять? Да у нее под ним ничего нет. То есть как это? Бьюсь об заклад, на ней сплошные струпья. Смех. Да она просто грязнуля и лентяйка. Бьюсь об заклад, даже дезинфектор боится к ней в квартиру подниматься. Бьюсь об заклад, у нее промеж ног запашок, как у лимбургского сыра. Смех. (Одна принялась ковырять в носу — сперва исследовала ноздри мизинцем, определив местонахождение самых богатых залежей, потом отодрала указательным пальцем то, что скопилось за ночь, соскребла большим пальцем и вытащила — большим и указательным — отборную мясистую козявку, длинную, зеленую, в желтую крапинку, взмахнула ею, затем нежными движениями пальцев скатала ее в комок, попыталась выбросить щелчком, но та так прочно прилипла к пальцу, что в конце концов пришлось счистить ее об скамейку.) А эта ебаная Люси! Я видала, как она опять с кучей белья в прачечную шла. А-а-а, корчит из себя черт знает кого! Вечно белье стирает. Да кого она хочет одурачить! Между прочим, ее муженек учиться ходит. Ага! Сдается мне, думает важной персоной заделаться. Небось хочет выучиться на сутенера. Это еще зачем? Неужто иначе никто не станет Люси ебать? Бьюсь об заклад, ей мужика подцепить — что два пальца обоссать. Лично я-то, когда надо, белье стираю, но так себя не веду. (Одна приподняла ягодицу, пёрнула, издав громкий булькающий звук, и вздохнула.) Смех. Глядите-ка, Ада улыбается! Похоже, спятила — с чего бы ей так всю дорогу лыбиться? Точно спятила. Завела у себя в голове человечков и ну их слушать. Надо бы вызвать перевозку из «Кингз каунти» да и сдать ее. Смех. Ага, какое уж тут спокойствие, когда кругом психи разгуливают! Да ей просто нужно хорошенько поебаться, только и всего. Пошлю-ка я к ней Генри, он свое дело туго знает. Смех. Бьюсь об заклад, у нее где-то денежки припрятаны. Вы же эту породу знаете. Ага. Ее муженек торговлей занимался, имел свой магазин, и никак не скажешь, что ей приходится жить на пособие. Глядите-ка, сидит одна и лыбится! Будь у меня ее денежки, я бы ни за что тут не сидела, уж не сомневайтесь. (От ноги отковыривается корка, рассматривается ее всех сторон, потом отшвыривается.)
* * *
ИНФОРМАЦИОННЫЙ БЮЛЛЕТЕНЬ ЖИЛОГО КОМПЛЕКСА
Недавно до сведения правления данного комплекса было доведено, что некоторые дети подросткового возраста отнимают деньги у младших детей, угрожая зверски избить их, если они не отдадут все свои деньги добровольно. Кроме того, они останавливают маленьких детей, идущих в магазин сдавать пустую посуду, и отбирают у них бутылки вместе со всеми деньгами, если таковые имеются. Все дети, уличенные в том, что они отнимают деньги у малышей, будут препровождаться в полицейский участок с целью возбуждения уголовного дела, а их родители подлежат немедленному выселению. Правление не рекомендует матерям посылать малолетних детей в магазин с деньгами или пустыми бутылками. Мы хотим, чтобы проживание в данном комплексе было безопасным для всех. Добиться этого можно лишь совместными усилиями.
* * *
Майк наконец встал. Ребенок плакал еле слышно, но Майк знал, что стоит ему открыть дверь, как плач сделается громче, а Элен подойдет, начнет канючить, чтобы он покормил ее или одел, и задавать чертовски глупые вопросы. Он оделся, снова сел на край кровати и выкурил сигарету, потом растянулся на кровати в надежде, что ему захочется спать. Закрыл глаза рукой, но это не помогло. Погасил сигарету и повернулся на бок… Элен услышала шевеление, отвернулась от окна, из которого глазела на детей, и стала ждать, когда откроется дверь… но он не чувствовал никакой усталости. И все же лежал, надеясь, что удастся немного вздремнуть, а то и поспать пару часиков. Хоть время быстрей прошло бы. Интересно, который час? Наверно, еще нет двенадцати — гудка не было слышно. Если бы дети заткнулись, я, наверно, смог бы уснуть. Но солнце светило ярко, и даже при задернутых шторах в комнате было очень светло, и, черт подери, точно с таким же успехом он мог бы и встать. Точно с таким же успехом. Он снова подвинулся к краю кровати и медленно поднялся. Треклятый малыш, наверно, уже намочил пеленки. Да, черт возьми, орать он умеет. Он подошел к окну и выглянул, не отдернув штор. Окна квартир были по большей части открыты, и он стал заглядывать в каждое, не переводя взгляда на следующее, пока не привыкал окончательно к перемене освещения и не убеждался, что там нет ничего интересного. Один раз он увидел, как женщина, причем отнюдь не уродина, высунувшись из окошка, болтает с кем-то, живущим этажом ниже, а одна сиська у нее вывалилась из халата. Она не знала, что он смотрит, и потому не торопилась запихнуть сиську обратно. Внушительных размеров грудь, между прочим. Такое сплошь и рядом случается, особенно в теплую погоду. Однажды уже выдался славный денек. Целый день ему было хорошо. Такое чувство было, словно он снял незнакомую телку. Весь день он ходил с сильнейшим сухостоем, а когда Айрин пришла с работы, сразу завел ее в спальню, и они ебались как бешеные. Он посадил Айрин сверху, сиськи у нее далеко выпирали, он зарывался в них лицом, а она всю дорогу вертела жопой, и елда у него, черт возьми, так и дергалась! Да, вот это был денек! Ему чертовски хотелось, чтобы еще разок повторилось нечто подобное. Пару раз он увидел, как прохаживается по своей комнате какая-то черномазая сучка с голыми сиськами, но это было совсем другое дело. Это возбуждало, но не так, как вид сисек белой девчонки — с большими розовыми сосками. Вот что ему не помешало бы. Незнакомая тёлка. Давненько он не ебал никого, кроме Айрин… Если, конечно, не считать парочки девиц, согласившихся на групповуху во время пьянки, но это совсем другое дело. Совсем не то, что по-настоящему телку окучивать. Нет, вообще-то Айрин была очень даже ничего — отличная фигурка, бесподобная пара сисек, — но ему уже начинала надоедать вся эта однообразная тягомотина в койке. К тому же в последнее время она постоянно стояла над душой и требовала, чтобы он снова устроился на работу. Да пошла она на хуй! С какой это стати он должен работать? Ему это совсем ни к чему. С какой это стати он должен вставать по утрам и вкалывать до седьмого пота? Им вполне хватает и того, что зарабатывает Айрин… Ребенок по-прежнему плакал, но Майк уже притерпелся к неприятному звуку и, поглощенный своими мыслями, ничего не слышал. Он продолжал внимательно наблюдать за каждым окном. Прямо напротив жила молодая еврейка, и он долго глазел на ее окошко. У нее были аппетитные буфера, и ему хотелось как-нибудь ею заняться. Если бы он только мог заглянуть в окошко ванной и увидеть, как она из ванны вылезает — эх, вот это был бы класс! Аппетитная молодая бабенка. Черт возьми! Ее, наверно, уже и дома-то нет. Он перевел взгляд на следующее окно. С какой это стати, черт подери, я должен работать? Чего ради вкалывать-то? Все равно платят гроши. Черт возьми! Уже почти двадцать шесть, а что я имею? Ничего. Так с какой же это стати я должен за паршивую пару долларов в неделю вкалывать на каких-то жидов, когда они бабки лопатой гребут? Да пошли они на хуй! Будь у меня пара долларов, я бы встретился вечерком с ребятами, и, может, мы сняли бы какую-нибудь девчонку. Мне просто необходимо развеяться. Что-то я совсем расклеился в последнее время. Надо сходить куда-нибудь с ребятами, только и всего. Если я не желаю работать — это мое личное дело. Покончив с осмотром окон, он еще раз наскоро окинул их взглядом, но так и не увидел ничего интересного. Вот блядство! Он вышел из комнаты. Не обращая внимания на сделавшийся громким плач ребенка, он направился на кухню, а Элен пошла следом за ним. Надеюсь, хоть сегодня, черт возьми, Айрин сварила нормальный кофе! Он взглянул на банку растворимого кофе на столе и обругал ленивую задницу Айрин: не могла уж кофе в кофейнике сварить. Нагрел воды и приготовил чашку кофе, качая головой в ответ на просьбы Элен, тараторившей без умолку с тех пор, как он вышел из спальни — соглашаясь, споря, успокаивая ее и уговаривая немного обождать; мол, не сегодня — может быть, завтра. Он закурил, включил радио… Элен всё не умолкала… и наконец велел Элен отвязаться от него. Папа, я хочу гулять! Хорошо, хорошо, дай хоть кофе допить, ладно? Он выпил кофе и выкурил сигарету, потом начал одевать Элен, вышвыривая одежду из ящиков комода в поисках нижней рубашки и… где же, черт возьми, твои штанишки?.. кляня Айрин за то, что она перед уходом не выложила детские шмотки. Почему это она вдруг решила, будто он знает, где у нее что лежит? — а Артур всё это время плакал, Элен стояла поодаль, сунув большой палец в рот, и Майк был чертовски зол, потому как не понимал, почему нельзя положить вещи там, где он сможет их найти, и почему, черт подери, она не одела дочь перед уходом, и наконец он послал всё к черту, и Элен расплакалась, а он прикрикнул на нее, велев заткнуться, и затолкнул ее к ней в комнату. Он приготовил себе еще одну чашку кофе и закурил еще одну сигарету, попытавшись не обращать внимания на Артура, но не сумел и понял, что рано или поздно придется его перепеленать — так же, как каждое утро, проснувшись, понимал, что в конце концов придется вставать, — что скоро опять настанет момент, когда он больше не сможет игнорировать это горластое отродье и вынужден будет сменить ссаные пеленки. Черт подери, он просто терпеть не мог пеленать ребенка по утрам! Днем — еще куда ни шло, днем он иногда пеленал сына (бывало и такое), но утром это было омерзительно. Треклятые пеленки пропитывались мочой и чертовски воняли. К тому же там обычно была куча говна, и она размазывалась по всей жопе малыша. Он допил кофе и докурил сигарету, но из-за стола не встал. Может, сперва сходить за парой бутылочек пивка? Ага, хорошая мысль! Он купил несколько литровых бутылок пива и вернулся, уже чувствуя себя получше. Налил стакан, вошел в детскую и посмотрел на Артура: неужто, черт возьми, непременно нужно так орать? Проклятье, да от тебя воняет! Он выдернул из-под малыша клеенчатую подстилку, потом осторожно вынул булавки и, отвернувшись, снял пеленку. О Боже, ну и грязища, бля! Он стиснул зубы и до того разозлился, что чуть было не отшлепал малыша. Артур, избавленный от мокрой пеленки, перестал плакать, а Майк посмотрел на него и посоветовал ему больше не орать, а не то он, мол, эту пеленку на его треклятую башку намотает. Он вывалил говно в унитаз и бросил пеленку в ведро. В ведре было полным-полно грязных пеленок, и он принялся на чем свет стоит клясть Айрин за то, что она не выстирала их вчера, как было велено. Знает же, гадюка, что пеленки надо каждый день стирать! Черт бы ее побрал! Он снова подошел к Артуру, взял чистую пеленку, запеленал его, натянул на него резиновые штанишки, потом бросил в кроватку несколько игрушек и вернулся на кухню к своему пиву. Хоть с этим делом было покончено, и теперь он мог хотя бы посидеть, попить пивка, послушать радио и, возможно, придумать, чем бы еще заняться.