Книга Сказки и истории - Александр Шуйский

Но не ты. Я отдал бы все на свете за то, чтобы добежать до тебя, но чем дольше и дальше я бегал, тем лучше понимал, что этого не будет никогда. Что в лучшем случае я вызову твой призрак. Что ж, думал я, пусть бы и призрак. Твой призрак.

Я бежал к тебе. Сначала по асфальту, потому по грунту, утоптанной дорожке в траве между корней. Земля пружинила у меня под ногами, я старался бежать так, чтобы немного зависать на каждом шаге. Я начал получать удовольствие от процесса, во всяком случае, первые десять минут. И еще десять минут мог пробежать на одном упрямстве. И еще пять – воображая, что бегу к тебе.

Была уже середина марта, я бегал почти месяц и думал, что знаю дорожку наизусть. Я бежал, не глядя под ноги, подпевая музыке в плеере. Внезапно наперерез мне выскочила какая-то собака, метнулась поперек дорожки, едва не сбив меня с ног. Я оступился, запнулся за корень, и едва успел повернуться боком, чтобы упасть на плечо, а не на руки. Земля, ноздреватая и влажная, как губка, шарахнула меня во все тело, но так удачно, что даже синяков не осталось. Я встал, отряхиваясь. Плечо сильно саднило, и меня вдруг взяла досада: что я тут делаю? Зачем ношусь в парке каждый день, кого догоняю? Никто никогда не будет ждать меня в конце аллеи, никто не обернется на мой оклик.

Я вернулся домой, не закончив бег. И на следующее утро не пошел в парк, тем более, что с утра моросил дождь. Я сидел дома день за днем, что-то писал и делал какие-то рисунки, потому что надо же было добывать хлеб насущный.

Иногда я смотрел в окно, на струи, бегущие по стеклу. И говорил – не с тобой, а с собой. Что так и до зеленых чертиков рукой подать, что раз уж я жив, нужно жить свою жизнь, а не превращаться в фонтан слез, потому что сколько можно – быть здесь без тебя и плакать, это невозможно – быть здесь без тебя, невозможно быть здесь, смотреть на треклятый дождь и все равно быть здесь, и все равно без тебя.

Через две недели заговорили о наводнении. Погода испортилась окончательно, я уже и забыл, как выглядит солнце. Еще через неделю я услышал в продуктовом, что объявлено чрезвычайное положение. Я вышел из магазина с пакетом в руках и дошел до конца улицы. Оттуда начинался парк. Он стоял мокрый и холодный, на черных асфальтовых дорожках серыми кляксами гнили опавшие лепестки вишен. Из низких туч сыпалась мелкая морось. Я развернулся и пошел домой.

Какого черта, думал я. Еще три недели назад каждый день было солнце, а дожди шли по ночам, веселые, весенние дожди, под которые так сладко спать. Я носился в парке, как годовалый пес, а вокруг зацветали вишни. Почему я сейчас не могу этого делать? Потому что все равно никогда тебя не увижу, думал я. Потому что лучше бы мне жить, не помня о тебе, чем помнить о тебе так. Дождь плеснул мне водой в лицо, и я ускорил шаг. Ты действительно этого хочешь, спросил я. Ты действительно хочешь не помнить? Я хочу не искать тебя за каждым поворотом аллеи, ответил я. Я хочу носиться в парке, как годовалый пес. Я хочу перестать повторять «как же я без тебя, как я без тебя».

Носись, кто тебе мешает.

Ну как это – кто. Ты и мешаешь.

В самом деле?

Я поставил пакет на разделочный стол и принялся раскладывать продукты. Яйца – в контейнер в холодильнике, овощи – в нижний ящик, мясо замариновать. Я много лет учился быть без тебя, я живу, я дышу, я рад весне и первоцветам, рад жаркому лету, теплой зиме и осеннему зареву листьев, но все это не имеет значения, потому что без тебя. Виноград нужно помыть и выложить на стол, не то я забуду про него и сгною, сколько раз уже так было. Я научился тут быть без тебя, но, знаешь, теперь не вижу никакого проку в этой науке. Бесполезное умение, не стоило тратить на него столько лет. Забыл ветчины купить, вот растяпа.

А еще я очень устал. И дождь этот бесконечный, сил больше нет на него смотреть.

Так иди и прогони его.

Я посмотрел на кроссовки. Они уже слегка посерели от пыли. Снаружи по-прежнему моросило, и я прихватил куртку.

Первый круг я одолел с большим трудом, у меня заболело сразу все, – ноги, плечи, правый бок. Я попробовал привычно представить, как добегаю до тебя – и чуть не расплакался. Я бежал, считая вдохи и глядя себе под ноги, на то, как бьют в асфальт подошвы моих кроссовок, разбрызгивая лужи и прошлогоднюю листву. Вода блестела так, что было больно глазам. Я поднял голову. В разрывах туч сияло весеннее небо, серые облачка быстро бежали прочь, отвесный свет пробивал все насквозь – парк, деревья, меня. Когда я закончил второй круг, от обложных туч осталась только неровная бахрома вдоль горизонта.

Я никогда не добегу до тебя. Никогда не обниму, не зароюсь лицом в волосы, не вдохну твой запах, не расскажу, как я замучался тут один.

Я больше не бегаю в парке каждый день.

Но когда тучи обкладывают небо, как ангина – горло, я встаю пораньше, варю себе кофе, потом одеваюсь, зажимаю в кулак ключи и плеер, и бегу в парк.

Я несусь, как годовалый пес, зависая в воздухе на каждом прыжке, едва касаясь земли. Я бегу, чтобы прекратить дождь.

Марш!

Сколько я себя помнил, бабушка была командир. Пчелиная царица. Покрикивала, подгоняла, распоряжалась. Быстро сказали, кто что будет на обед. Кому что греть, кому что готовить. Нет, без первого нельзя, можно выбрать, солянку или грибной, но что это за обед без первого? Живо все сели за стол, кому чего не хватает? Хлеб немного зачерствел, так что будет поджаренный, красной рыбы никто не хочет, осталась от завтрака? А котлеты совсем не удались, вы их и не едите.

– Еще как едим. И салат сейчас доедим тоже.

– Салата много, полная кастрюля, кому доложить?

– Ба, посиди с нами.

– Сейчас, только чайник поставлю. Ах, растяпа, сметаны нет на столе. Так, сразу говорите, кому лимона.

– Ба, поешь, мы сами принесем.

– Вот еще, вы же не знаете, где что. Ну что, поели? Марш, марш, мне посуду еще прибирать. Давайте, гуляйте, нечего тут сидеть со старухой. Кто что на ужин будет?

И вот так целыми днями. Поступь у нее была твердая, пяткой в пол, и целыми днями по дому разносилось «туп-туп-туп» из кухни в столовую, из столовой в прачечную, из прачечной – на веранду, к сушилке с бельем.

– Что это вы там развешиваете? Воскресенье же сегодня. Марш отсюда, ироды бессмысленные, в меня же все соседи пальцем будут тыкать, совсем бабка сдурела, порядку не знает, стирку затеяла в воскресенье! Принесите мне все полотенца из ванной, я сама развешу!

– Ба, ты же всю жизнь каждый день стираешь!

– А как же. Нельзя же без чистого. Так ты его полотенцем завесь, и хорошо. Полотенца сушить можно, никто слова не скажет.

– Ба, ну что тебе, не все равно, что ли? Сколько лет они тебя знают-то?

– Мне-то все равно, а им – нет. Вы, конечно, самые умные. Если бы у вашей сушилки каждая соседка останавливалась и приговаривала, ах, фрау Анна, разве вы не знаете, что господь не велит стирать в воскресенье! Ну, умники, что бы вы сказали?