Книга Человек, который плакал от смеха - Фредерик Бегбедер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну что же, Октав, спасибо за это послание надежды, — произносит Лора Саломе непослушными губами.
— Итак, вы прослушали последнее обозрение Октава Паранго! — радуется Натан Дешардон.
— Главное, не торопитесь выключать радио и не кидайтесь нагишом на улицу, — бурчит Антонен Тарпенак, — дождитесь моего выступления.
Я продолжаю говорить, не обращая внимания на пропикавшие девять утра, плевать — это мой последний эфир:
— Выбравшись из бассейна, куда я поместил его на минутку, Иисус на четвереньках ползет вперед по газону. Словно крабик под солнцем. Он останавливается рядом с гамаком, чтобы подобрать кусочек коры, упавшей с платана. Следит взглядом за желтым мотыльком, которого уносит ветром. Срывает маргаритку и возобновляет движение к лаврам. Его мать разворачивает большое мягкое махровое полотенце, чтобы вытереть сына, и ребенок вдруг бесстрашно встает на ножки и топает к мамочке, удивляясь, что все получается. Малыш делает пятнадцать шагов по сухим листьям и хвое, а я, раздувшись от гордости, снимаю на телефон моего маленького победителя. Старшая сестра хлопает в ладоши, приветствуя его подвиг.
— Он ходит!
Я лежу на траве, смотрю снизу на силуэт Иисуса на фоне голубого неба, и сын выглядит выше отца.
Я смотрю из-за стекла, как Натан извиняется перед слушателями за задержку. Этот человек явно разборчив в еде, знает, что полезно, а что вредно его драгоценному желудку. У него жеманная улыбочка мужчины, воздерживающегося от оргазмов. Странный тип — никогда не знаешь, радуется он или печалится каждое утро, слушая всякие ужасы.
Я сталкиваюсь с Франсуазой Башло, она улыбается, обнимает меня — видимо, пропустила мое утреннее сэппуку[402].
— Чудная мысль — прийти на работу в халате, — говорит она. — Знак, что обществу пора выздоравливать.
Жюли, ассистентка обозревателей, милейшая девушка на свете, которая каждое утро, три года подряд, терпела меня, несмотря на промахи, страхи и вранье, пила со мной мохито, когда выдавался случай, сегодня выглядит совершенно вымотавшейся.
— Легла в два, встала в четыре… — объясняет она.
— А мне удалось отключиться всего на пять минут, так что я выиграл.
— Сегодня утром… Это было трогательно…
— Правда?
— Коммутатор не справляется с валом звонков, слушатели рыдают. Тебе повысят зарплату. Извини, сама не знаю, что плету.
— Я ухожу.
— Я почувствовала, но кое-чего не поняла.
— Ну так спроси.
— Почему ты не прочел текст, который прислал мне два часа назад?
— Какой текст?
— Тот, со смайликами.
— Не понимаю, о чем ты.
Мы, не отрываясь, смотрим друг на друга, и тут до нас синхронно доходит, что я послал ей сообщение, когда был под кайфом. Жюли протягивает мне телефон, и я читаю длинное послание, где слова перемежаются рисуночками.
— Ух ты! Ни черта не помню!
— Охотно верю, видок у тебя тот еще…
— Чувствую себя жалкой развалиной.
— Не расстраивайся — было бы глупо описывать по радио твои картинки.
— Я уеду. Все должны уехать. Я верю в то, что говорил сегодня утром. Это конец. Общество должно остановиться, немедленно.
— Я не могу уйти с работы.
— Мне будет тебя не хватать.
Пауза… В коридоре гудит кофемашина. Булькает кулер. Жюли бросает на меня нежный взгляд.
— Никто не говорит мне: «Я тебя люблю…» Знала бы ты, как я от этого устал!
Глаза Жюли за стеклами очков увлажнились. Я крепко ее обнимаю. Усталость нас размягчила.
— Не прижимайся слишком сильно, Октав, ты ведь голый под халатом.
— Люблю тебя, Жюли.
— Ты это несерьезно.
— Ошибаешься. «Я тебя люблю» — самая несмешная фраза на свете.
Час спустя Президент Республики ретвитнул мое обозрение и сообщил о депенализации[403] употребления марихуаны. Он пригласил всех французов «приходить каждый вечер, ровно в семь, в парк Елисейского дворца, чтобы выкурить косячок на газоне». Этакое «водяное перемирие» — королевская панк-вечеринка с барского плеча. Через неделю рейтинг его популярности вырос на десять пунктов — по данным опросов французской социологической службы Odoxa, и на двенадцать, если верить барометру британской YouGov.
В поезде пассажиры наперебой благодарили Октава. Купе пропахло голландской травкой и марокканским гашишем. Он впервые в жизни смирился со своим возрастом. Октав напевал себе под нос Going Up the Country рок-группы Canned Heat[404]: «Я отправляюсь туда, где вода на вкус как вино». Косячки открыто курсировали по всему составу.
Теперь он пятидесятилетний (почти) безработный. Будет встречать утреннюю зарю над морем, ее первые отблески над горой Ла-Рюн, собирать в саду ягоды для детей, писать и хранить в сердце любовь до скончания темной поры.
Октав позвонил и поздравил Лену с днем рождения. Она смеялась, называла отца «папочкой», рассказала, что жених старше Октава. Он чинит лодки на Волге, и они счастливы. Свадьба через три месяца, в Самаре.
— Ты обязательно должен прилететь!
— Конечно прилечу! Привезу вам икры из Аквитании, она вкуснее русской, — обещает Октав.
Позже, проезжая Пуату, Лимузен, Перигор, где всегда жил клан его матери, он любовался пейзажами и расплакался, когда за соснами замелькал океан. По лицу Октава бежали слезы, но пассажиры в вагоне не понимали, что он плачет от радости, стерев надоевший смайлик со своего лица.
