Книга Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса - Сильвана Патерностро

РОУЗ СТАЙРОН. Обожаю абсолютно все, что он говорит о любви, об одержимости любовью. Я специально его спрашивала об «О любви и прочих бесах», и он сказал, что любовь и есть бес, который в тебя вселяется, что любовь — это твое личное бедствие, без него ты жить не можешь, и я уверена, это его убеждение строится на любви его родителей или его собственной первой любви. Но когда ты становишься старше, общество с некоторым осуждением уже на это смотрит, и тем не менее любовь была и остается движущей силой.

Меня всегда очаровывают юные девушки в его книгах — например, Фермина, ей же около пятнадцати лет, и та девчушка, вообще двенадцатилетняя, в повести «О любви и прочих бесах». Он как бы ассоциирует себя с ними и их глазами видит эту чистую любовь. Правда, в романе «Любовь во время чумы», если помните, его больше интересует, как любовь видит Флорентино — у него там Флорентино без конца влюбляется, снова и снова, в надежде обрести ту чистую любовь, какая была между ним и Ферминой. Вот мне ужасно любопытно, какой ему в его детском разумении представлялась любовь между его родителями.

ХУАН КАРЛОС КРЕМАТА. Я учился на его курсах кинематографии в Сан-Антонио-де-лос-Баньос — это киношкола, которую он открыл на Кубе, — и он говорил, что с женщинами чувствует себя уютнее, чем с мужчинами. На занятиях он студенткам гораздо больше внимания уделял.

РОУЗ СТАЙРОН. Это точно, к женщинам он относится с удивительной нежностью, даже с трепетом, и, заметьте, не только к героиням своих книг, но и к женщинам в реальной жизни. Он мужчина, который любит женщин… Это абсолютно чувственное и возвышенное восприятие. Не знаю, каково ощущать подобное. Ну, просто у него такая манера обхождения с женщинами, будто он обожает их всех, почитает, понимает. И в обществе женщин ему всегда хорошо, он с ними прекрасно ладит. Проводить с ним время — одно удовольствие… Это я вам как женщина говорю. Вы и сами знаете, все его героини довольно чувственны, и многие события, о которых он пишет, мы видим именно их глазами. Пишет-то мужчина, но мужчина этот так понимает женщин, столь нежно относится к ним, что без труда влезает им в головы. Думаю, как он умеет ставить себя на место своих персонажей-мужчин, так же точно он способен проделывать это в отношении своих женских образов. И я уже упоминала: к диктаторам он относится так же, как к любовникам, или к убийцам, или бог весть к кому еще… Но факт в том, что я женщина и мне всегда восхитительно приятна его компания.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Ла Габа — это мы так Мерседес называем — женщина несравненного ума, очень понимающая, невозмутимая, безмятежная. Женщина во всем. И она гораздо умнее. У Габо больше таланта, это да, без сомнений, но что касается ума и силы — в этом она определенно главенствует. Ну, не в том смысле, что без Ла Габы он не смог бы стать писателем — нет, ничего подобного, но она его опора, поддержка его огромная. Могучая. Сильнее материнской. Она — его твердыня несокрушимая. Она у них командир. Она верховодит. Даже не сомневайтесь.

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Отношения между ними восхитительные. И потом, я ни разу не видела, чтобы она переживала из-за отсутствия денег. Да никогда. Или чтоб у нее было дурное настроение из-за того, что он целыми днями просиживает в этой своей каморке. Ни единого раза. И вообще, человек, я считаю, не сам по себе, не в одиночку что-то делает, добивается чего-то. Всегда кто-то должен быть рядом.

ЭММАНУЭЛЬ КАРБАЛЬО. Да, женщина в своем доме. Я никогда с ней о литературе не беседовал. С Габо — да. А с его женой — нет, не разговаривал на эту тему. На наши с ним субботние сходки он всегда один являлся. Никого с ним никогда не было. Только мы двое.

ФЕРНАНДО РЕСТРЕПО. Она дивная. Очаровательная женщина, и, по сути, это она все устраивала и организовывала. Мне кажется, она наладила и его повседневную жизнь, поскольку он создает впечатление человека, не слишком организованного в быту. Она направляла его, не позволяла отвлекаться — в общем, так скажу: отношения между ними прекрасные были, на загляденье, хотя и не думаю, что рядом с ним легко жилось, ведь приходилось сталкиваться с такой кучей людей, его друзей и приятелей. А ей хоть бы что, она прекрасно со всем этим управлялась и пользовалась нашими нежнейшими симпатиями. Между Мерседес и моей женой, Эльвирой Кармен, завязалась очень задушевная дружба. Она часто у нас бывала, как придет — я всегда с ней повидаюсь, даже если без Габо приходила.

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Не скажу, что он из тех людей, кто готов целиком отдать себя другому. Нет. Временами он даже несколько отдалялся. Говоришь с ним и понимаешь, что с тобой разговаривает человек чрезвычайно умный. Это само по себе большое удовольствие — иметь очень умного собеседника, верно? Ты говоришь с кем-то исключительным и осознаешь это. Всегда знала, что он личность выдающаяся. А доказательством тому служит то, что я оставила всех наших (людей сплошь избранных, умниц) и предпочла его общество, и всю дорогу слушала его, слушала, что он рассказывал. Наверное, поэтому он тогда сказал: «Эту книгу тебе посвящу», ведь других причин на то не было. Мы же едва знали друг друга. Я всегда говорю: «Это Габо меня сочинил, а раньше меня не существовало. И буду я его изобретеньем. Вот этим-то и буду. А потом обо мне в энциклопедиях напишут: Мария Луиса Элио, персонаж, сочиненный Гарсиа Маркесом».

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Уже потом я у него спрашиваю: «Ну ладно, допустим, ты рассказывал, как с Пупой связался, но ни слова не сказал о том, как и почему порвал с ней». Ведь позже он ее ко мне чуть не в подарок прислал. И он мне так ответил: «Знаешь, некоторые женщины очень странно себя ведут». — «И почему же?» А он: «Видишь ли, ты им что-нибудь скажешь, а они это как-то по своему разумению все переиначат…» — «И чего же такого ты ей сказанул?» И он говорит: «Пупа, ты вот трахаешься направо и налево, так отчего же до сих пор не научилась это нормально делать?» Пупа среди нас славилась как самая никудышная на весь белый свет давалка. А впрочем, не в ней дело. Это мы, пожалуй, никудышными были по этой части. Попался же ей тот тосканец — ну, который так ее упахал, что она чуть не на стенку лезла и орала как подорванная, феерический перепихон у них выдался, бесподобный. Так что в этом деле плохого и хорошего не существует. Просто в какой-то момент промеж двоих особенное согласие вспыхивает. Собственно, ничего другого тут нет.

КАРЕН ПОНЬЯЧИК. Вот письмо, которое я Габо написала:

«Мой уважаемый Габриэль Гарсиа Маркес!

Страшно неловко обращаться к Вам с просьбой о том, чтобы Вы позволили мне взять у Вас интервью. Боюсь, не умею произвести на Вас должного впечатления, чтобы Вы изъявили желание принять меня. А хуже того, Вы, боюсь, позволите мне встретиться с Вами, а я не смогу сообразить даже, какие вопросы Вам задать. Я Вас боюсь, сеньор. Мы с Вами встречались всего один раз, пару лет назад, когда Вы приехали в Нью-Йорк на открытие показа латиноамериканского кино, тогда я не осмелилась даже поздороваться с Вами. Это Вы подошли ко мне. Не думаю, чтобы Вы об этом помнили: я была в зеленом платье. Тогда я впервые появилась на людях в платье такого цвета. С самого малолетства, еще когда я была маленькой, меня — до сих пор не пойму почему — никогда не одевали ни во что зеленое. А так вышло, что за день до открытия фестиваля я нашла на распродаже очень симпатичное платьице, и, хотя оно было запретного для меня цвета, я все же купила его. У меня привычка — надевать обновку прямо на следующий день, как я ее куплю, вот я и нацепила платье на фуршет в мексиканском консульстве. Из-за цвета я была совершенно не в своей тарелке, по каковой причине отчаянно не желала привлечь чье-нибудь внимание. Я забилась в уголок, подальше от глаз крупных знаменитостей. Должно быть, Вы заметили мои мучения, потому что подошли и процитировали мне кого-то, кого я не знала, в том смысле, что „леди должна быть очень уверена в своей красоте, чтобы осмелиться оправить ее в зеленое“. И все. Вы развернулись и отошли. С тех пор я больше не избегаю зеленого цвета. И с тех пор я несколько раз перечитала Ваши „Сто лет одиночества“; я залпом проглотила Ваш сборник „12 странствующих рассказов“ и совершенно извелась из-за рассказа, где девушка всего лишь хочет позвонить по телефону. Должна признаться Вам, что бросила гринго, с которым встречалась, потому что он заявил, будто ему не нравится Ваша книга. Нет, что Вы, сеньор, я пишу Вам не для того, чтобы просить Вас об интервью. Больше скажу, я даже не хочу брать у Вас интервью. Хватает Ваших книг. И, разумеется, зеленого платья. Я теперь всегда надеваю его, когда иду брать интервью».