Книга Ленин в поезде - Кэтрин Мерридейл

В конце марта, однако, некоторые второстепенные лидеры партии в Петрограде начали поговаривать о том, что для скорейшего захвата власти следует опираться на Советы, а не дожидаться какого-то там Учредительного собрания. Конечно, подготовка потребует времени: массы должны быть вооружены и обучены; следует также укрепить и расширить рабочую милицию, которую большевики называли Красной гвардией50.

Именно в этот момент, 12 / 25 марта, в столицу вернулись из Сибири Каменев и Сталин. На вокзале была устроена обычная в таких случаях торжественная встреча (Суханов иронизирует, что без участия целого полка можно было бы и обойтись), однако между петроградскими товарищами и двумя вновь прибывшими имелась давняя взаимная неприязнь. В случае с Каменевым причиной была его неприглядная роль в судебном процессе 1915 года, когда он предал движение и проявил постыдную трусость. В качестве наказания редакция “Правды” теперь лишила Каменева права публиковаться в газете и голосовать по редакционным решениям. Многие члены партии не доверяли и Сталину, расплывчато упоминая его “личные качества” как причину того, что он по возвращении был лишен полного права голоса в ЦК51.

Однако очень скоро и Каменев, и Сталин не только проложили себе путь в “Правду”, но и оттеснили прежних редакторов. Последствия этого сказались незамедлительно и были весьма радикальными. Первым импульсом Каменева, как он позже признавался в частных беседах, было вообще закрыть газету, но потом он все-таки выбрал другой путь и начал охотиться за авторами с хорошим стилем и широким спектром взглядов. Он объяснял Суханову:

Вы видите, у нее совершенно неприличный тон и вообще какой-то неподходящий дух. И репутация ее очень нехороша. Вот я сейчас и стараюсь привлечь сотрудников или хоть приобрести несколько статей авторов с приличным весом и репутацией52.

Плюрализм мнений и хороший стиль никогда не считались большевистскими приоритетами, но Каменеву, как и многим другим “сибирякам” (включая Церетели), была близка идея, что все социалисты должны сотрудничать. А в настоящий момент, полагал он, следовало также поддерживать и буржуазию, не упуская при этом из виду перспективы давления на нее с целью демократических перемен. Наконец, Каменев был убежден, что Россия должна продолжать войну и должна победить в войне, хотя бы ради того, чтобы защитить завоевания революции от прусской тирании. Об этом и говорила его первая серьезная статья, опубликованная 15 / 28 марта под заголовком “Без тайной дипломатии”:

Когда армия стоит против армии, самой нелепой политикой была бы та, которая предложила бы одной из них сложить оружие и разойтись по домам. Эта политика была бы не политикой мира, а политикой рабства, политикой, которую с негодованием отверг бы свободный народ. Нет, он будет стойко стоять на своем посту, на пулю отвечая пулей и на снаряд – снарядом. Это непреложно53.

Левое крыло партии негодовало. Шляпников вспоминал:

День выхода первого номера преобразованной “Правды” – 15 марта – был днем оборонческого ликования. Весь Таврический дворец был преисполнен одной новостью: победой умеренных, благоразумных большевиков над крайними. В самом Исполнительном комитете нас встретили ядовитыми улыбками.

В редакции на набережной Мойки (сотрудники “Сельского вестника” теперь ютились на кухне) произошло бурное заседание. Каменева осудили, и Сталин его не поддержал. Несмотря на это, позиция газеты сдвинулась вправо54. В течение следующей недели в “Правде” был опубликован ряд противоречивых статей, обнажавших неясность общего курса газеты. Измотанные трудными, ожесточенными дебатами, такие партийцы, как Шляпников, ожидали прибытия “тяжелой артиллерии” – возвращения Ленина55.

Именно в этот момент, словно по заказу, в Петроград прибыл поезд со знаменитостью из Швейцарии. Это случилось 31 марта / 13 апреля, в православную Страстную пятницу. Толпа встречавших была еще более многочисленной, чем обычно, алых знамен вокруг Финляндского вокзала тоже было больше, чем когда-либо. По установившемуся обычаю, играл военный оркестр, а когда стрелки вокзальных часов указали время прибытия поезда, появился и комитет встречающих, в котором на этот раз были и иностранцы. Огни паровоза приблизились, вечерний воздух заволокли клубы пара, и почетный гость наконец ступил из вагона на перрон.

Это был высокий, но сильно сутулившийся и весьма пожилой господин в шубе и черных сапогах. Он был рад приему, но выглядел изможденным – в конце концов, долгая дорога из Женевы была весьма утомительной. Пассажир поспешил в зал ожидания первого класса, откуда (после обмена приветственными речами) вместе со спутниками и встречавшими направился в город.

Пассажира звали Георгий Плеханов. С благословения и с помощью Британии патриарх социалистов смог вернуться из Женевы в Россию. С точки зрения англичан, Плеханов, хоть и был марксистом, придерживался разумного взгляда на войну, а будучи патриотом, мог бы разъяснить другим социалистам, в чем состоит их долг. В надежде на это Плеханова морем доставили в Берген, избавив, таким образом, от мук путешествия в пломбированном вагоне. С ним отправились в Россию еще шестеро социалистов. Все они были иностранцами, но отбирали их в надежде на то, что они смогут найти общий язык с простыми русскими рабочими. Однако это была лишь теории. Морис Палеолог записал в своем дневнике:

Мутэ – адвокат, Кашен и Лафон – профессора философии; О’Грэди – краснодеревщик, Торн – слесарь. Итак, французский социализм представлен работниками умственного труда на ниве классического образования, английский социализм – ремесленниками56.

Ради вящего эффекта французский посланник несколько преувеличил. Уилл Торн был не слесарь, а бывший каменщик и член социалистического кружка; его в свое время научила читать младшая дочь Маркса Элеонора. В 1917 году Торн был профсоюзным руководителем и депутатом парламента от южного Уэст-Хэма. Вместе с Джеймсом О’Грэди, депутатом от Лидса (в отношении его профессиональных занятий Палеолог не ошибся), и Уильямом Сандерсом, секретарем Фабианского общества, он собирался наставить Петросовет на путь истинный. Идея послать их всех в Петроград родилась в Париже, но Уайтхолл ее мгновенно принял57. Все трое были опытными ораторами и – каждый в своей сфере – выдающимися руководителями, тем не менее эти (по определению Бьюкенена) “блестящие типажи” были совершенно не подготовлены к приему, который им оказали в Петрограде.

Речи на вокзале оказались крайне утомительны, особенно после поездки, которая походила скорее на тюремное заключение. Но на этом дело не кончилось. По некоторым замечаниям гости поняли, что как раз в это время в городе происходит какое-то очень многолюдное важное собрание и они непременно должны там присутствовать. Имелось в виду Первое всероссийское совещание Советов: социалистическая элита Петрограда заседала в гигантском зале вместе с рабочими, солдатами и крестьянами со всех концов империи. Плеханова вытащили на сцену, словно растерянного породистого быка. По словам Суханова, именитый гость “неподвижно стоял в шубе в глубине сцены и не сказал ни слова”58. Его иностранным спутникам, мечтавшим только о том, чтобы побыстрее добраться до постели, оставалось лишь молча наблюдать за происходящим.