Книга Любовь на капоте - Лёка Лактысева

– А молодой человек, который пришел с вами – ты с ним встречаешься?

– Стас? О, нет! Это и есть мой брат. Сводный. И работаем мы с ним вместе, – во взгляде Полины, обращенном на молодого человека, который в этот момент провожал к столику одну из девушек, были тепло, забота – и ни следа ревности.

Лисицына вновь обернулась ко мне:

– А ты…

– А я пришел с Георгием за компанию. В пустом доме слишком одиноко.

Ну вот, я сказал это. Понимаю: прозвучало почти как обвинение.

Полина замялась, не зная, что ответить. Поставила стакан с напитком на стойку и как-то нерешительно взглянула на меня. В этот момент зазвучала медленная композиция.

– Потанцуешь со мной? – я протянул ей руку и внутренне замер, сжался, ожидая ее реакции.

– Потанцую, – ученица приняла мою руку без колебаний и послушно последовала за мной на танцпол.

Я выдохнул. Конечно, танец ни к чему не обязывает, и согласие со стороны Полины могло быть лишь данью вежливости, но все же она не оттолкнула меня. А значит, не считает меня настолько неприятным, что невозможно выдержать и пары минут в моих объятиях…

Вчерашний поцелуй, вероятно, все же был подарен мне не из жалости.

Музыка – плавная, зовущая – обняла нас и повела за собой.

Я собрался, сосредоточился на том, чтобы как можно меньше хромать. Сколько ни тренируюсь, а любое неловкое движение вызывает в поврежденной ноге вначале боль, а затем и мышечный спазм… Только бы обошлось без этого во время банального медляка!

Вначале все шло нормально. Я медленно переставлял ноги, вел Лисицыну по небольшому кругу, впервые внимательно и неторопливо разглядывал вблизи ее лицо, и не находил в нем недостатков. Правильные черты. Гладкая здоровая кожа. Мягкие губы – аккуратные, ни толстые, ни тонкие. Минимум косметики – и это в ночном клубе! Дыхание перехватывало от ее близости. Сердце сбоило, тарахтело, словно затроивший движок. Мысли разбегались испуганной муравьиной толпой, и поэтому я молчал.

Полина молчала тоже, мягко покачиваясь в моих объятиях, прижатая вплотную к моей груди. Ее руки лежали на моих плечах – нет, не как невесомые и призрачные тени. Очень даже весомые, земные, ощутимые руки, которые хотелось гладить и целовать от косточек на запястьях до самых ключиц.

Наверное, я мог бы кружить девчонку в танце еще час или два… но ритм постепенно стал ускоряться, какая-то не слишком трезвая парочка, набрав скорость, устремилась в нашу сторону.

Пытаясь уйти от столкновения, я шагнул вбок слишком резко, одновременно разворачивая и уводя из-под удара Полину, и моя нога взорвалась дикой болью.

Сжал зубы, попытался продолжить танец. Меня бросило в жар. Тело покрылось потом. Непослушная нога начала подгибаться, и я невольно вцепился в предплечья Полины, чтобы не упасть, потеряв одну из двух точек опоры…

– Александр Аркадьевич? Нога? – слишком быстро догадалась моя сообразительная ученица. – Тебе нужно присесть! – решила она за меня.

И, леший побери, она была права! Вынужденно опираясь на ее плечи, я дохромал до высокого стула, расположенного у барной стойки, присел, вытянул ногу, которую, казалось, окатывали одна за другой волны кипятка.

– Где болит? – Лисицына подтянула обычный стул и уселась у моих коленей.

Положила ладони на больную ногу, принялась ощупывать бедро. Быстро отыскав источник моих мучений, начала растирать и разминать окаменевшую часть ноги. Сил протестовать не было. Их едва хватало на то, чтобы не орать от боли.

Полина прошлась пальцами по бедру, нащупывая что-то, а потом резко ткнула пальцем в какую-то точку. Я не выдержал – застонал сквозь сжатые зубы. А эта… эта садистка продолжала давить, вкручивать свой неожиданно твердый и сильный палец в самый эпицентр боли.

– Вот так. Это надо перетерпеть, зато сейчас все пройдет, – приговаривала успокаивающим тоном. – Главное – не зажимайте мышцы, отпустите их. Расслабьте.

Откуда-то появилась уверенность: Полина знает, что делает.

Сам того не желая, я все же подчинился ее указаниям. Через несколько секунд спазм действительно прошел. Боль отступила, оставив после себя привычные слабые подергивания и опустошение во всем теле. А сильные пальцы девчонки все еще продолжали разминать мое бедро. Отступившее было под напором боли влечение к этой женщине вновь проснулось, пролилось теплом и тяжестью в самый низ живота, в бедра.

Я схватил руки девушки, сжал в своих ладонях:

– Полина… – и замолк, не зная, что сказать.

Зато Полина знала.

– Мужчины! – произнесла она с непередаваемой смесью раздражения и сочувствия в голосе. – Зачем приглашать на танец, если двигаться трудно?

– Есть кое-что более непереносимое, чем эта боль… – не выпуская ее пальцев, признался я. – Непереносимо видеть тебя. Слышать. Соприкасаться плечами, локтями, коленями во время занятий – и не сметь дотронуться, схватить в охапку и зацеловать так, чтобы забыла дышать, как забываю я…

– Вчера же зацеловал? – Полина усмехнулась.

– Давай повторим? – предложил, глядя в расширившиеся в изумлении глаза, кажущиеся почти синими в неярком освещении ночного клуба.

– Давай...те. Давай.

Не знаю, что на меня нашло. Я никогда не был склонен к откровенной демонстрации своих желаний. Но в этот раз не нашел ничего лучше, чем потянуть ее руку чуть вверх и прижать к своей ширинке, под которой было очень твердо и очень тесно.

– Это происходит со мной каждый раз, когда ты оказываешься рядом, Полина. Вот что ты со мной такое сделала, что я хочу только тебя?

Она открыла рот, сделала вдох, будто собираясь что-то сказать, но потом передумала. Выдохнула, прикусила слегка нижнюю губку. Ее рука лежала на моем окаменевшем от желания члене спокойно и расслабленно. Девчонка не пыталась вырвать у меня из рук свою ладонь, но и не пыталась сжать или погладить через джинсовую ткань пульсирующую под ее пальчиками плоть. Только прикусила губу – и продолжала смотреть мне в глаза: мягко, внимательно. И, леший побери, это заводило куда больше, чем искусственные стоны и игривые поглаживания продажных женщин!

«А Полина, значит, уже не продажная?» – спросил меня ехидный внутренний комментатор. Мне было не до него.

– Теперь ты видишь, с кем вчера согласилась встречаться. Скажи, может, я тебе противен? – поверить в то, что Лисицына не считает мои увечья отталкивающими, было трудно, почти невозможно.

Ученица продолжала молча и все так же озадаченно смотреть на меня, и я сбился, заторопился, словно она потребовала каких-то объяснений или оправданий:

– Нет, ты не думай, я не жду, что ты сразу же пойдешь со мной в постель… – «Господи, Казанцев, что ты мелешь?» – и я все вижу, все понимаю: я намного старше тебя, у меня морда в шрамах, искалеченная нога и дурной характер…