Книга Дорогой надежды [= Дорога надежды ] - Анн Голон

Судя по всему, принятые решения пришлись грудничкам по нраву.

Проходившие мимо матросы подключались к дебатам. Мужчины вдали от домашнего очага, лишенные возможности следить за ростом своих «отпрысков», если они у них были, обнаруживали много здравого смысла в этих вопросах, словно одиночество предоставило им время для размышления об истоках жизни.

— Ему, мальчику, не нравится сквозняк, — изрек один увалень с комком жевательного табака за щекой, — надо его отнести в укрытие. Ей, девочке, по сердцу шум, движение вокруг. Вот увидите, разразится хорошая гроза, и она повеселеет.

Однако Анжелика любила это место посреди налубы под большим натянутым тентом, откуда могла следить за перемещением всех пассажиров, за работой марсовых матросов на вантах. Ей приятно было видеть, как по свистку они взлетают, карабкаются и проворно, как птицы на ветке, размещаются вдоль рангоутов, поддерживающих оснастку парусов.

Она восхищалась ловкостью и сноровкой, с какими они ставили и убирали паруса, большие и малые, и думала о храбрости и силе, необходимых этим мужчинам для выполнения такой же работы в свирепые штормы, когда, цепляясь босыми ногами за пеньковые тросы и канаты, натянутые вдоль рей, в то время как раскачивающееся судно прыгало в волнах, глубоких, как бездны, и высоких, как горы, они привязывали паруса узлами к реям проворными, мозолистыми, изодранными в кровь о грубые паруса и снасти руками, омываемые потоками дождя и фонтанами морских брызг.

Но, когда море было спокойным, как все эти дни чувствовалось, что они счастливы, паря в вышине, в лесу из канатов и мачт, и слышались их пение и смех.

Лежа в гамаке, Анжелика принимала гостей, как в салоне. И отовсюду стекались посетители, желающие побеседовать с ней.

Адемар торжественно подносил ей блюда, приготовленные по собственному рецепту.

Г-н Тиссо и корабельный кок приняли в свою среду этого солдата-дезертира, обнаружившего явные кулинарные способности и от которого к тому же не так-то легко было отделаться ни увещеваниями, ни элементарным требованием очистить помещение, ни применением силы. Когда же речь заходила о том, чтобы состряпать какое-нибудь блюдо для г-жи де Пейрак, этот горе-вояка, не по своей воле записанный в солдаты каким-то не слишком щепетильным вербовщиком и не перестававший дрожать от страха с тех пор, как очнулся после тяжелого запоя в глубине трюма, плывя по направлению к Новому Свету, этот незадачливый воин, избежавший индейского скальпеля для того лишь, чтобы оказаться приговоренным к дыбе французами и к виселице англичанами, обретал бесстрашие не с ружьем, а с кастрюлей в руках, движимый желанием приготовить шедевр для стола Анжелики. Он «изобрел» два блюда, одобренных ею: крабовые палочки в сметане, рыбу «по-мэнски» — кушанье, ставшее традиционным у французов и шотландцев, заселивших острова и побережье Мэна, а также Французский залив. Оно готовилось из вымоченной трески, ломтиков сала, огурцов и овощей, встречавшихся только на двух-трех островах: зеленого горошка, который мадам Мак Грегор выращивала в Монегане в память о своей матери, привезшей ей семена из первого путешествия во Францию, и «фрукта», которым южноамериканские пираты снабжали некоторые малодоступные места, — томата. И тот и другой, как это было известно, подавались к столу французского короля, где все еще считались деликатесом.

Из обрывочных сведений Анжелика смогла наконец уяснить себе причины ставшего провиденциальным появления в Салеме четы Адемара и Иоланды со своим драгоценным отпрыском. Хотя она и готова была допустить вмешательство свыше, их пребывание на борту «Сердца Марии» не было случайным. Реализация планов обосноваться в Новой Англии заняла у них почти два года.

После своего ареста в Бостоне французский солдат Адемар, которого англичанин Фипс, а затем бостонский суд, не зная, как с ним быть, переправили в Салем, обратил на себя внимание хозяина «Голубого якоря», пожелавшего, не теряя времени, приставить его к своей кухне, а то и поручить ему следить за роскошной гостиницей, которую он намеревался открыть на правах владельца для знатных горожан и богатых проезжих иностранцев. Пока его разыскивали по всему континенту вплоть до Канады и подписывались бесчисленные бумаги, доставлявшиеся на лодках и кораблях, Адемар, успевший тем временем вступить в законный брак с могучей акадкой Иоландой, дочерью Красотки Марселины, согласился возвратиться к англичанам, однако на сей раз уже не в качестве военнопленного, а в расчете на карьеру, более соответствовавшую его природным способностям и более обеспеченную, чем служба солдата в армии французского короля, хотя это и умножало опасности, нависшие над ним, как над дезертиром и предателем родины.

— Значит, это по нашей вине, Ремона-Роже и моей, вам пришлось изменить планы и аннулировать ваши обязательства? — сказала Анжелика, разобравшись наконец во всей этой истории. — Хозяин «Голубого якоря» должен иметь на вас зуб! Разумеется, господин де Пейрак урегулировал этот вопрос со своим старым знакомым, однако…

— Там видно будет, — перебил ее Адемар, лишний раз дав понять, что чувствует себя в безопасности лишь под покровительством мадам де Пейрак.

Иоланда же не была уверена, что ей хорошо будет у англичан, поскольку отношения акадцев с Французского залива с ними всегда были по меньшей мере сложными: стоило лишь жителям какого-нибудь французского поселения заметить на горизонте английский парус, как они почитали за лучшее, подхватив свои кастрюли, бежать в леса к индейцам в ожидании, пока эти злосчастные бостонцы не опустошат их жалкие лачуги, хорошо еще, если дело обойдется без пожара.

Ныне на разноголосых и шумных берегах, на которых вода, как нигде, высока во время прилива, царил мир. Однако иные переживания входят в плоть и кровь, и Иоланда, акадка, была благодарна случаю, возвращавшему ее еще на один год в родные места.

Разобравшись с этим, Анжелика отложила до прибытия в Голдсборо решение вопроса о судьбе двух кормилиц, от которых зависело здоровье ее слабых детей. Иоланда была без ума от своего питомца Ремона-Роже, и ее собственный малыш, такой же крепкий, как она, с выпученными глазами и наивным взглядом отца, ничуть не ревновал к маленькой человеческой личинке, делившей вместе с ним молоко материнской груди.

Но входило ли в планы акадской четы зимовать вместе с караваном в Вапассу?

Этот вопрос пока оставался открытым.

Он не был решен и маленькой индианкой, кормилицей Глориандры, и всей семьей старого Шаплея.

Но всех устраивала передышка морского путешествия, ибо, если не воспользоваться днями, проведенными в открытом море, освободившись от обязательств, принятых на одном берегу, и не подпав под те, которые ожидают вас на другом, если не отдаться ощущению свободы и раскованности, то таких мгновений может больше и не представиться.

Многие желали узнать рецепт крабных палочек в сметане, что-то вроде испеченного в духовке паштета или пирожков, поджаренных в масле с жирной начинкой из крабов, сваренных в рыбном бульоне, к которым затем добавлялись сметана и перец. Сметана входила также в состав теста, замешенного на яйцах, желательно индюшачьих, гусиных, утиных или цесарки, но только не куриных, а масло должно было быть ореховым или подсолнечным. Помимо щепотки соли, в тесто, чтобы оно было сдобным, добавлялись две ложки соды, залегавшей слоями вдоль всего побережья, которая придавала ему, в сравнении с пивными дрожжами, несколько иной характер брожения. Есть их надо было горячими, разумеется, приправленными сметаной и посыпанными толченым сахаром, или залитыми патокой, или на худой конец — кленовым сиропом.