Книга Ясень и яблоня. Черный камень Эрхины - Елизавета Дворецкая

Последние из дружины фьяллей вышли, узорные бронзовые двери покоя закрылись. И фрия Эрхина, не в силах больше сдержаться, вцепилась зубами в сжатый кулак и застонала – застонала, как от невыносимой боли, которую не облегчают даже слезы.

А Торвард и впрямь вернулся в стан веселый, хотя знавшие его видели, что веселость эта лихорадочная. Он был оживлен, много говорил, хотя и не об Эрхине, сразу перед кострами начал раздеваться на ходу, чтобы окунуться после жаркого дня, проведенного в торжественных одеяниях, с размаху поцеловал Дер Грейне, вышедшую его встречать. Она снесла это с кротким достоинством, а он по всем правилам извинился за несдержанность. Но Дер Грейне едва ли его услышала и сама, когда он уже отворачивался, вдруг ахнула и схватила его за локоть – что было ей совсем не свойственно.

В глаза ей бросилась тонкая золотая цепочка, висевшая у него на шее и видная в распахнутом вороте рубахи. Эта цепочка ей напоминала… да нет, она одна такая, изделие уже умершего мастера и подарок умершей бабки… но та цепочка никак не может быть у него… но это же она! Слишком часто и близко Дер Грейне видела эту самую цепочку на груди своей блистательной сестры, чтобы ошибиться. Девушка не знала, что подумать. А Торвард, перехватив ее изумленный взгляд, подмигнул ей, чем окончательно сбил с толку.

– Но… ты же… не повесил его к себе на шею? – замирая от ужаса, еле вымолвила она.

– Нет, конечно! – Торвард отлично понял, что она имела в виду. – Я не такой дурак, каким иногда выгляжу. Скажу тебе больше! – Он положил руку ей на плечо и склонился к уху, и Дер Грейне была так потрясена всем этим, что даже не возражала против подобной вольности. – Ну, чтобы не вызывать в твоей умной головке глупых мыслей. У меня вообще нет его при себе. Так что обольщать меня будет в этом смысле бесполезно.

Торвард ушел к реке, а Дер Грейне все стояла перед своим узорным шатром, еще при бабке Эрхине поднесенным кем-то из посвящаемых конунгов, и в голове ее звучали последние слова, расслаиваясь на все новые пласты смысла: «Нет при себе… обольщать…» Уж не этим ли путем Эрхина утратила амулет! Не во время обрядов и заклинаний на площадке перед Гробницей Бога, а после… Когда осталась наедине с человеком, который так или иначе ее обольстил, иначе не проник бы в ту гробницу… Неужели она, фрия острова Туаль, попалась на такую старую и глупую уловку? Как торговец, напившийся в гостином дворе и после ночи со служанкой недосчитавшийся колец на пальцах? И не сама Сэла подобрала «глаз богини Бат» в траве – как она сумела бы найти черный камень ночью! – а кто-то ей дал его прямо в руки! Коль, сын конунга слэттов… но зачем? Почему? Что его-то толкнуло на это? А потом еще передал цепочку Торварду – зачем? Чем избранник фрии был так обязан отвергнутому ею?

Отношения между этими тремя – Сэлой, Торвардом и Колем – выглядели непонятными и запутанными, в голове кружилась сплошная метель недоумений и обрывочных догадок. Или Торвард обещал Колю руку своей сестры и даже… даже сам… прислал… его сюда… ради этого? Ведь Коль появился здесь после Сэлы… Но зачем ему Сэла, когда он владел самой Эрхиной? Однако он защитил Сэлу от Ниамора… и отлично объяснил свой поступок с точки зрения раба, которым как раз не был!

Одна невероятная догадка за другой вспыхивали в мыслях Дер Грейне, и в то же время она понимала бесполезность всего этого. Она явно не знает чего-то очень важного. Может быть, главного. А до тех пор гадать бессмысленно. Дер Грейне гнала прочь досужие домыслы, но готова была позавидовать своей сестре Эрхине, которая завтра в полдень узнает правду.

Но, если подумать, в остальных отношениях ее участь зависти не вызывает. Эрхина испытает все унижение побежденной, но женой победителя так и не станет. Это суждено другой, и Дер Грейне это знала.

В полдень, приблизившись к верхнему валу Аблах-Брега, Торвард сразу увидел Эрхину. В окружении нескольких жриц она сидела на пестром ковре, одетая в лучшее алое платье, и вид у нее был небрежно-высокомерный. Оставив дружину и ярлов внизу, Торвард поднялся к ней, причем даже не смотрел под ноги, как будто уже множество раз проходил по этой крутой тропинке. Вот он и поднимается к своей валькирии на огненную гору, теперь уже окончательно… И вид у нее примерно такой, будто она пару веков проспала, укутанная в тяжелую плотную кольчугу. Но кольчуга эта невидима, и обычным мечом, даже очень хорошим, ее не разрубишь. Она под кожей. Фрия сидит на вышитых подушках, исполненная привычной, усвоенной с детства величавости, и белые руки ее в золотых узорных браслетах сложены так же гордо и покойно… Руки сохраняют такое небрежно-властное положение, будто держат весь мир, но бледное лицо отражает мучительное внутреннее напряжение, тревогу, тоску. А она не замечает этого, на глазах разделяясь на двух разных женщин: внешнюю и внутреннюю. Первая – его враг, вторая – добыча, которая окажется в руках, когда он разделается с врагом.

– Привет тебе, фрия, и вам, мудрые женщины! – спокойно и вполне учтиво приветствовал их Торвард. Фрейунн, Даголин, Рифедда, Торхильд и Бресайнех, в разноцветных шелковых одеждах, точно живые цветы или прекрасные женщины с Острова Блаженных, встали и так же учтиво ответили ему. – Рад вас видеть, но говорить предпочитаю с одной фрией. Так что не пойти ли вам пока прогуляться внизу?

– Не тебе распоряжаться служительницами Богини, Торвард конунг, – холодно произнесла Эрхина, едва разомкнув губы и окидывая его снисходительно-небрежным взглядом. Глаза ее, как и руки, умели сохранять «лицо», точно не имели связи с разбитой душой.

– Если ты захочешь, чтобы они узнали то, что я сейчас тебе расскажу, ты всегда можешь их позвать, – так же миролюбиво отозвался Торвард. Он ждал тяжелого разговора и очень старался владеть собой как можно лучше. – Посидите немного поодаль, фру. Наша беседа должна быть сокровенна, как встреча Рогатого Бога и Великой Богини в том пустом кургане.

Даголин одарила его насмешливо-презрительным взглядом, точно говоря: «Что ты можешь об этом знать?» Но Торвард сделал приглашающее движение в сторону, и Бресайнех первой шагнула прочь. Упоминание о священной гробнице сделало свое дело, и она ушла по распоряжению чужеземца, чтобы не оскорбить свою Богиню нескромным любопытством.

Проводив женщин взглядом, Торвард сбросил расшитый золотом нарядный плащ – солнце припекало, и было довольно жарко – и сел напротив Эрхины. Меч его, лежа на зеленой траве, блестел золочеными узорными накладками ножен, точно золотой змей, и Эрхина рассматривала его так внимательно, как будто для встречи с ним и явилась. На Торварда она не хотела смотреть: у нее не хватало духа взглянуть ему в лицо, не зная, что он ей приготовил.

– Лучше бы ты где-нибудь в рощице назначила! – непринужденно сказал он и посмотрел на небо. – В тенечке. Или боишься?

На этот мальчишеский прием Эрхина поддалась и посмотрела на него. Ее прекрасные голубые глаза явственно выражали: «Это я-то тебя боюсь?», но Торвард отлично знал, что этот взгляд – не более чем личина растерянной и страдающей от безысходности души. Его внешнее дружелюбие томило и мучило ее ожиданием неизвестно чего, и слишком уж это спокойствие отдавало уверенностью в уже одержанной победе. Если бы он держался враждебно, она бы знала, что борьба продолжается. Но борьба окончена.