Книга Ангел за правым плечом - Дмитрий Лекух

Всматриваюсь внимательно в его лицо.

Это мне показалось или у него и в самом деле на лбу испарина выступила?

Ну тогда и вправду пора заканчивать.

А то еще обоссытся прямо у меня в руках, не приведи господи.

– Ну а теперь относительно твоего вопроса. Что касается меня, – кривлюсь, – то я сюда приехал просто проводить хорошего парня, с которым когда-то вместе гонялся. В отличие от тебя. Потому как ты, судя по сложносочиненным щщам и хорошей информированности о процессах, прибыл сюда отнюдь не за этим. А что-то замутить в своем ублюдочном духе. То есть – достаточно гадостное и говнистое. Ну так забудь. Это – мое слово. А кто я сейчас и зачем по этой жизни, тебе, дружок, тоже, как я погляжу, вполне неплохо известно. Как и то, что я здесь – не один, и если чего не так пойдет, – мы тебя, урода, враз соструним. Всасываешь?! Кажется, всасываешь. Тогда усохни…

Отталкиваю его брезгливо, достаю фляжку, делаю еще один большой глоток, демонстративно убираю виски в карман и ухожу к машине.

Вот и поговорили, думаю.

И сигарета еще очень уж быстро в этой чертовой мороси размокает.

…Может, хоть ближе к вечеру распогодится.

А то дерби сегодня, причем на «Динамо», а там козырек над трибунами напрочь отсутствует.

Скорее бы что ли вся эта байда заканчивалась на хрен.

А то – так муторно…

…Сделал еще глоток, покурил, погулял по окрестностям.

Бабке какой-то у церковной ограды денег зачем-то дал, хотя раньше за мной такой ерунды никогда не наблюдалось.

Промок прилично, разумеется.

И – ноги промочил по полной программе, что самое поганое.

Единственное, что утешало, – уж очень красиво облака мимо позолоченных крестов церкви проплывали. Вполне себе эдак достойно, и даже, как-то совсем уж необычно для низкого московского неба, величественно.

Будто провожали кого.

Может, и Серегу.

Кто его знает, как там все, на самом верху, на самом-то деле устроено.

…Наконец служба закончилась, и народ потихоньку потянулся из церкви. Смурной какой-то, неправильный. На Никитосе, к примеру, когда он на водительское место залез, – просто лица не было.

Даже нижняя губа чуть дрожала и глаз дергался.

За ним, в принципе, и раньше такая фигня числилась, но давно, очень давно. Еще в те времена, когда он к мясному мобу моими молитвами не прибился. На террасе быстро, вы уж мне поверьте, нервишки подлечивают.

Да так, что народ совсем перестает о чем-то пустом не по делу беспокоиться.

– Что там такое случилось-то? – спрашиваю. – А то видок у публики такой, будто их всех только что каким-то солидным аргументом прямо по тыковке угостили. Нет, я все понимаю: парня жалко, то-се. Сам страдал тут ходил. Но уж не настолько же радикально у кого-то эмоции ударили, чтобы аж всю толпу накрыло. На тебя так вообще без слез смотреть невозможно…

– А-а-а, – машет рукой, – дай закурить что ли...

Присматриваюсь внимательно, а у него не только губа с глазом, но еще и кончики пальцев подергиваются.

Ну и ни хрена же себе, думаю.

Жму плечами, достаю пачку, вынимаю оттуда сигарету, сую ему в рот, подношу зажигалку.

– Пиздец там, на самом деле, – затягивается, – врачи предупреждали, что надо было в закрытом гробу хоронить. Нет, бля, настояли уроды, типа, откройте, проститься хотим. А там…

Его передергивает.

– Поня-а-атно, – тяну. – А кто настоял-то?

– Да хрен его знает, – откидывается в кресле, – кто настоял. Единственное, что могу сказать, так это то, что он полный урод и придурок. Короче, ты правильно сделал, что не пошел. Живому человеку на это смотреть нельзя, ни под каким соусом. Мать – так вообще сознание потеряла, еле откачали…

– Кажется, – бледнею, – я догадываюсь, кто эти твари. Радетели, блядь, всеобщей социальной справедливости. Только что за жизнь беседовали. Почти что по понятиям. У-у-у, су-у-укааа!!!

И – выскакиваю из машины.

Хрен там.

Этих козлов уже и след простыл.

Понятно…

Ничего, поквитаемся…

Шарик, он, сцуко, – круглый.

И не захочешь, а встретишься…

Ведь все просчитали, гандоны.

Все!

Кроме одного.

Что я их тут пропалю, причем – по-взрослому.

И я буду не я, если им эта ошибка в три цены не обойдется.

Как минимум.

…Со злости изо всех силенок долбанул по ни в чем не повинному колесу, залез обратно в машину, закурил.

Гляжу, Никитос на меня смотрит внимательно-внимательно, чуть исподлобья, и аж глаза от напряжения чуть выкатил.

И они теперь у него – точь-в-точь как у какающей собачки стали.

Глеб так когда-то говорил.

Али, в смысле.

Обоссаться со смеху можно.

В какой-нибудь другой ситуации, разумеется.

– Так ты что, думаешь, спецом?! – выдыхает.

Я – ничего не отвечаю.

Только киваю утвердительно.

– Покажешь потом кто? – просит. – Я эту тварь – лично удавлю! Если у тебя у самого руки не дойдут, разумеется.

Я – опять киваю.

Тут и говорить нечего.

Мы этих уродов – вместе отработаем, иначе несправедливо.

По отношению даже не к нам, а к целому мирозданию.

К земле, которая нас родила и позволяет по себе передвигаться, уж простите за пафос.

И зачем-то еще к нашему брату и этих блядей присовокупила.

О, господи…

…Но – чуть попозже.

Сейчас нельзя!

Ни в коем случае нельзя их именно сейчас гасить, пока вся эта муть не успокоилась, напоминаю себе слова Глеба!

И Ингу подставим по полной, и самому на нары, если честно, ни фига не хочется…

Никита поджимает губы, отщелкивает окурок в боковое стекло и аккуратно поворачивает ключ в замке зажигания…

– Как ты думаешь, – морщится, – это ж какой извращенный мозг нужно иметь, чтобы такую хуйню придумать? И самое главное, ради чего?! Блин. Я просто себе цели такой не могу представить, чтобы нормальный, вменяемый и не душевнобольной человек начал такие средства использовать. Хотя ненавидеть, в принципе, уже давно научился, не маленький…

Я хмыкаю.

– Просто, – говорю, – у нас с тобой, Никитос, видать, фантазия слабовата. В смысле, чтобы такую хуйню суметь замутить. А ненавидеть по-настоящему я лично, – не знаю уж, как ты, – до сегодняшнего дня, выходит, и не умел…