Книга Рось квадратная, изначальная - Борис Завгородний

– Помнишь, какая награда за каждого назначена? – так же ровно продолжал Благуша, что давалось ему ох как нелегко. Так и подмывало свернуть шею этому лысому придурку.

В голове Кисы против воли заработали невидимые счёты.

– Бочонок?

– Вот этот тип, что валяется у стенки, не кто иной, как Пивень. Сам бы сдал, да некогда, оторви и выбрось. Ты мне камила, я тебе – бандюка. А залог, что я внёс ранее, я заберу, а то тебе чересчур жирно будет. Думаю, на этот раз мы договорились – я тебя как-никак только что от верной смерти спас. Не так ли?

Кисе показалось, что он ослышался. Слав спас ему не только жизнь, но и все ранее заработанные бабки, чуть было не присвоенные бандюком. Да ещё и плату в виде самого же бандюка оставил. Ноги Кисы снова ослабели, и он не заметил, как опустил зад прямо в корыто с питьевой водицей, предназначенное для строфов, совершенно не чувствуя предательской влаги в моментально промокших насквозь штанцах.

– Купи-продай, – пробормотал строфник, глядя, как слав подвязывает свой кошель обратно к поясу, предварительно опустив в него принесённые с собой матрёшки, не иначе как выигранные в «Удачливом хрене». Как подхватывает затем свой мешок со снаряжением, отвязывает и выводит камила из стойла, а после – и из загона. – Купи-продай, купи-продай…

Кажется, у несчастного Кисы от богатой на переживания ночи поехала крыша.

Глава тридцатая,

где Благуша находит-таки выход из отчаянного положения

Ежели нельзя, но очень хочется, то можно.

Ежели ты хочешь, но не можешь, значит не очень хочешь.

Апофегмы

Вырвав, как ему казалось, единственного бегунка со всего этого домена, Благуша остановился за пределами Станции возле общей привязи, где путники оставляли и коняг, и мулов, и строфокамилов. Быстро прикрутил поводья строфа, расстелил на байкалитовом полу мешок и разложил на нём детали костюма, подаренного Бовой. Сшит костюм был из кож лучшей выделки – прочных и мягких на ощупь, и снабжён многочисленными завязками и застёжками. Глядя на листок с инструкциями, Благуша лихорадочно вспоминал объяснения Минуты, но дело от изрядного волнения шло туго. Наконец решив, что разберётся на ходу, натянул костюм на себя прямо поверх одежды и принялся застёгивать крепёжные ремни, иногда путаясь в них, развязывая и завязывая по-новому.

Самым дорогим для него сейчас было время, а оно уходило как песок сквозь пальцы – безвозвратно, поджимая всё сильнее и сильнее. Опаздывал слав, непоправимо опаздывал! Не повезло ему, оторви и выбрось, несмотря на дружескую помощь Минуты и Бовы Конструктора. И хорошо, ежели не фатально… Вон и Махина здешняя уже ушла, а он всё ещё только собирается в дорогу… Есть от чего скрипеть зубами. Ежели б не этот мерзавец строфник, из-за которого он потерял и время, и толкового бегунка, получив взамен этого задохлика… Жаль, не успел спросить, уж не Выжига ли его опередил? Впрочем, уже не важно…

Окинув себя беглым взглядом – все ли застёжки застёгнуты, а завязки завязаны, – Благуша взялся за шлем, ещё раз припоминая объяснения Минуты. И заметил, что рядом начинает собираться любопытный народ, чтобы поглазеть на непривычный наряд камильного седуна. Благуша сперва недовольно нахмурился, но затем решил не придавать значения таким мелочам и постарался сосредоточиться на костюме. Пусть их.

Как объясняла ему Минута и о том же вторила инструкция, надевать шлем нужно было строго задом наперёд, совмещая железный обод внизу с ободом, укреплённым на плечах костюма. Затем следовало осторожно, двумя руками повернуть шлем вокруг оси вправо и проверить, защёлкнулись ли ободья друг за дружку. А ежели, значит, не защёлкнулись, то нужно всё повторить сызнова – более тщательно. Благуша ещё раз осмотрел шлем, вздохнул, нахлобучил на голову и осторожно повернул. Послышался щелчок. На всякий случай он попробовал стащить шлем обратно, но тот не поддался, сидел крепко, как влитой. В шлеме сразу стало тихо, большая часть привычного городского шума осталась снаружи, как будто в ушах оказались пробки из пакли, а чтобы посмотреть вбок, приходилось поворачиваться всем телом, иначе при повороте головы глаза упирались в железную стенку. Благуша чуток потренировался, со злорадным удовлетворением заметив, как разбегаются перепуганные его глазастым шлемом зеваки, когда он обращал стёклышки в их сторону, и взялся за перчатки – последнюю деталь снаряжения.

Тут он почувствовал, что жутко хочет пить, и остановился в нерешительности. Как назло, каждая минута была на счёту. Но в горле от всей этой суеты изрядно пересохло, а дальше и того хуже будет – когда рассветёт и начнётся жара. Он ведь не где-нибудь, а по Великой Пустыне поскачет. С этим костюмом, спеленавшим его по рукам, ногам и голове, как он понимал, в дороге у него возможности напиться, как тогда на коняге – из туеска, уже не будет… Проклятие, а туесок-то в кармане армяка остался!

Определив на ощупь, где именно, Благуша принялся лихорадочно расстёгивать с той стороны застёжку, соединявшую верх костюма с кожаными штанцами. И тут рука сквозь материю случайно наткнулась на давно забытую пляжку с бодрячком, терпеливо ожидавшую своего звёздного часа в нагрудном кармане армяка.

Слав на мгновение замер.

Проклятие! Как же он забыл потребовать у строфника положенный глоток бодрячка! Ведь без этого невозможно обойтись при скачке на камиле! Хорошо, что хоть про свою пляжку вспомнил в самый последний момент! Ох уж эта суета, оторви и выбрось…

Благуша быстро свинтил шлем. Затем, придерживая его одной рукой, выдернул свободной пляжку из кармана, взглянул сквозь дымчато-тёмный обсидиан на свет городских зерцал, взболтнул и хмыкнул. Похоже, на все три глотка будет. Вытащил пробку зубами, выплюнул её на байкалитовый пол и поднёс пляжку к губам…

И снова замер.

Губы слава невольно растянулись в загадочной улыбке. Возможно, так улыбаются те, кому в голову приходят неожиданные, возможно спорные, но счастливые озарения.

Благуша знал о бодрячке всё. Один глоток этого убойного зелья – и тело нальётся силушкой молодецкой, а усталость и беспокойство отступят прочь, два глотка – и он не почувствует никаких неудобств в течение всего пути: ни жары, ни жажды, ни тряски, а дорога пролетит, как в сказке, три – и он придёт в себя уже дома, вообще не запомнив перипетий дороги, но сделав всё как надо. Однако больше трёх нельзя. Больше трёх глотков никто ещё не выдерживал, а кто пытался – навек разум терял. Ходили, правда, легенды о тех, кто и четыре зараз выдержал – так те сразу бессмертными становились и бесследно исчезали из мира сего, отправляясь прямиком к Смотрящему в вечные помощники, так что конец, можно сказать, тот же…

Только речь сейчас шла не об этом. Бессмертным он пока становиться не собирался. Зато только что чуть не сделал крупную ошибку… Но чуть ведь не считается, оторви и выбрось! Впрочем, хотя бы один глоток всё же нужен, иначе пути он просто не перенесёт. Да, жаль, что из-за всей этой чехарды с камилом он забыл потребовать положенную порцию у строфника, а вернуться возможности уже не было… Время!