Книга Земля – лишь ферма - Артем Мироненко

– Все, баламуты, пришли! – подходя к двери внушительных размеров, заявил очкарик. – Ох, какое счастье, наконец-то я от вас избавлюсь! И первым делом отправлю форму в химчистку. Если б вы только знали, сколько мне пришлось потрудиться, чтобы ее заполучить.

Сочувствия ищет, негодяй. Понимания. Он ведь столько трудился. Столько прислуживал. Стольких людей сгноил в этой преисподней во славу долговязых хозяев. Разве он не заслужил хотя бы чуточку признания? Конечно, заслужил. И будь мои руки посвободнее, я бы его с лихвой вознаградил.

– А зря! – не сдержался я.

– Что – зря? – повернулся он.

– Все равно скоро опять испачкается.

– С чего бы это? Чем?

– Кровью! Твоей кровью!

Очкарик содрогнулся, отчего очки съехали на кончик носа.

– Ну, это вряд ли, – бросил он слегка встревоженным голосом и, подтолкнув очки к переносице, обернулся к двери.

Изрядно я ему напоследок нервишки пощекотал, что он даже пароль забыл. Вводя его на сенсорном экране, встроенном в стену, очкарик ошибся. Причем не раз. И не два. А целых четыре! Собравшись с мыслями и вытерев пот со лба, он отважился на пятую попытку. Но в момент, когда дотянулся трясущейся рукой до дисплея и ткнул пальцем в одну из цифр, по коридору эхом пронесся выразительный женский голос, сначала на каком-то непонятном языке, затем на английском, а после уже и на русском:

– Внимание, внимание! В случае неверного набора кода активируется одиннадцатый протокол системы безопасности! Все двери на этаже будут заблокированы!

– Полегче там, овцеголовый! Это тебе не однорукий бандит! – издевательски засмеялся Давид.

– Ну, давай, протупи еще разок, – подхватил я, – и конец твоей карьере обеспечен!

Рука очкарика затряслась еще сильнее. Бубня себе что-то под нос, он набрал остальные цифры и, нажав кнопку ввода, схватился за голову. Досадно, конечно, но сегодня ему благоволили звезды. Дверь со скрипом подалась вперед и отъехала в сторону.

Теперь очкарик довольно посмеивался, одаривая нас взглядом победителя. И пусть его лицо все еще оставалось бледным, правый глаз подергивался, а лоб блестел от пота. Пусть предстояла серьезная взбучка за то, что некоторые долговязые могли стать узниками в своем же подземном небоскребе. Пусть. Главное, что сейчас он был победителем.

– Добро пожаловать в ад, – зловеще процедил очкарик. – Надеюсь, вас выпотрошат как можно скорее. И уж поверьте на слово, я буду всячески об этом ходатайствовать. А пока наслаждайтесь своим новым домом, крысы канализационные.

– Погоди-ка, начальник. – Мелкими неторопливыми шагами я стал приближаться к очкарику. – То есть ты хочешь сказать, что здесь и сейчас нас убивать не будут? Вы не для того нас сюда привели?

Настороженно прищурившись, он помотал головой.

Такого ответа было вполне достаточно, чтобы пойти на риск и сделать очкарику больно. Очень больно. Я с такой силой приложился лбом к его носу, что очки слетели на пол, а нос хрустнул и пустил кровь. Не устояв на ногах, очкарик приземлился на ягодицы и завопил похлеще подопытных из «камеры пыток».

Конвоир, приставленный ко мне, отреагировал молниеносно. Он ударил меня ногой в район правой почки. Ощутив острую боль, я упал на колени, согнулся и, тяжело дыша, застонал. А тот, что присматривал за Давидом, оттолкнул своего поднадзорного в сторону, подбежал к очкарику и принялся помогать ему встать.

Мой надзиратель со мной так не церемонился. Не дав отдышаться, он схватил меня за шиворот и, протащив пару метров по полу, вынудил подняться. Он приставил к моей груди ствол автомата, снял с предохранителя и передернул затвор. Сердце екнуло. Неужели конец? Нет. Пока еще нет. Это была просто мера предосторожности, чтобы второй мог без эксцессов снять с меня кандалы. Но мое сердце продолжало биться учащенно. Закрыв глаза, я пару раз глубоко вздохнул. Полегчало.

Переметнувшись к Давиду, второй высвободил и его.

– За что? Я же тебя даже пальцем не трогал. А ты… А ты… повел себя как неотесанный дикарь, – прикрывая нос и всхлипывая, протянул очкарик.

Давид решил ответить за меня:

– Растолкую, раз так просишь. Первое: умалчивание. Ты не мог нас раньше поставить в известность, что казнь переносится на неопределенный срок? Чувства людей, которые уверены, что их ведут на эшафот, знаешь ли, не из приятных. Второе: обещание. Тебе же Никита обещал, что комбинезон твой кровью испачкается? Обещал. А он, насколько я его знаю, всегда свои обещания выполняет. И третье: наказание. Как же тебе, паразит гнидастый, за все твои мерзкие делишки лишний раз не врезать? Да что там врезать, убить тебя мало!

– Красавчик. Даже добавить нечего, будто мысли мои прочитал. И как у тебя только это получается? Экстрасенс, что ли? – неуверенно протараторил я.

– Все, хватит! Загоняйте эту скотину в их сарай! – проверещал очкарик. – Ничего, я им еще устрою… шоколадную жизнь! Что во всех местах слипнется!

И снова наши спины испытали «нежное прикосновение» автоматных прикладов.

Сопроводив нас внутрь, конвоиры еле успели выскочить обратно. Кое-кому вздумалось поупражняться с пультом управления. Или, может, очкарику так не терпелось от нас избавиться, что он по ошибке нажал кнопку раньше времени.

Глава 14

Человечий хлев

Не оставляя ни малейших щелей, дверь сравнялась со стеной, а перед нами предстала весьма удручающая картина. Что касается предметов мебели, пастельных принадлежностей и каких-либо интерьерных аксессуаров, то их здесь просто не было. Голые стены из инопланетного сырья, вентиляционные отверстия, неизменный древовидный светильник на потолке и овальный вход в еще одну комнату, из которой до тошноты несло фекалиями и мочой.

Зато хлев, иначе это помещение и не назовешь, изобиловал человеческими особями. Девушками и женщинами, парнями и мужчинами, детьми и стариками. Здесь присутствовали люди не только всевозможных возрастных категорий и обоих полов, но и разных национальностей, вероисповеданий, цветов кожи. Хватило беглого осмотра, чтобы понять, на сколько «каст» в этом маленьком мирке поделились люди и почему.

Каст я насчитал четыре, и каждая занимала свою четверть хлева.

Первую я мысленно назвал «блаженные». Некоторые из этой касты, стоя на коленях, кланялись и молились Аллаху. Другие, сомкнув ладони, зачитывали «Отче наш». А третьи, уставившись на светильник, обращались то ли к Брахме, то ли к Будде, то ли еще к кому. Но вот что интересно: ютясь, казалось бы, на крохотной территории и порой мешая друг другу, им удавалось находить общий язык. Могут ведь, если захотят!

Однако это здесь – на фабрике смерти, а вне ее стен – по всей Земле-матушке – что мешает мочь? Непреодолимое желание что-то делить и навязывать свою правоту? Только какой в этом смысл? Правота все равно у каждого останется своя, сколько ни навязывай, а то, что с такой страстью и неистовством делится, как не принадлежало ни одной из противоборствующих сторон, так принадлежать никогда и не будет. Все лишь иллюзия и суета, создаваемые для тех, кого нужно удерживать в стойле.