Книга Прикосновение полуночи - Лорел Гамильтон

Если бы все присутствующие чашу уже видели, говорить было быпроще, но часть стражей была не в курсе, так что нам приходилось изъяснятьсяобиняками. Первым высказался Иви:

– Я целиком и полностью за расследование убийств. Ноподозреваю, возвести принцессу на трон для нас важнее, чем играть в сыщиков.

Мне в бок выстрелил импульс силы. Волосы встали дыбом, и яповалилась на колени. Холод и Готорн не дали никому ко мне притронуться.

– Что случилось с принцессой? – взволнованноспросила Догмэла.

– И почему вы не позволяете ей помочь? – Это былАйслинг, все еще закутанный в плащ и шарф, так что из-под них виднелись толькоглаза. Он принадлежал королеве, а не мне, – и раньше, и сейчас. Цвета вего глазах располагались не обычными для сидхе тремя концентрическими кольцами,а по спирали вокруг зрачка. В детстве я как-то спросила его, как он можетвидеть такими глазами, он тогда улыбнулся и ответил, что сам не знает.

Мы с Холодом и Готорном переглянулись. Все остальные стражисмотрели на меня. Ждали моего решения.

Воздух наполнился ароматом яблоневого цвета, и меня до краевзалило то ощущение мира, которое приходит только с молитвой. Я не была уверена,что поступаю правильно, но я поднялась и распахнула плащ, показав всем чашу вмоих ладонях.

– Но это же... – начала фразу Догмэла.

– Не может быть, – выдохнул Айслинг.

– Но это она. – Иви смотрел на меня без малейшейиронии. Он покачал головой. – Она у тебя с того момента, как ты сюдавернулась?

Я кивнула.

– Как? – спросила Догмэла. – Как?..

– Она явилась мне во сне, а когда я проснулась, я ееувидела наяву.

Несколько стражей встряхнули головами, словно пытаясьочнуться.

Иви вдруг ухмыльнулся:

– Ты упала на колени, когда я предположил, что намнужно стараться сделать тебя королевой, а не играть в сыщиков.

Чаша в моих ладонях вздрогнула, и мое тело тут жесреагировало. В одно мгновение кожа засияла белым светом, волосы образоваливокруг головы алый нимб, а глаза вспыхнули золотым и зеленым, так что на миг япоймала их отблеск боковым зрением. Сила исчезла так же мгновенно, как ипришла, и оставила меня с бешено колотящимся сердцем.

– М-м-м, – протянул Иви, – это было забавно.

– Ты просто хочешь ее трахнуть, – сказала Догмэлатаким тоном, словно это было чем-то грязным. Необычное отношение к сексу средифейри.

– Да, – охотно признал Иви, – но от этого моепредположение не становится менее верным.

– Полицейские вот-вот вернутся, – сказала янемного сбившимся после вспышки силы голосом.

– А когда они вернутся, ты полностью уйдешь врасследование, – проворчал Холод. – Что бы мы ни решили, это нужноделать сейчас.

Я посмотрела в его старательно холодные глаза.

– Ты хочешь сказать, что мне нужно взять тайм-аут отрасследования двойного убийства, чтобы заняться сексом?!

Готорн рассудительно произнес:

– Я печалюсь о гибели Беатриче и репортера, но в чем-тоИви прав. Ни моя жизнь, ни жизнь моих соратников-стражей не изменится, если этиубийства останутся неразгаданными. А вот восхождение на престол принца Келаизменит множество жизней. – Он снял шлем, открыв заплетенные в косу волнистыеволосы и зелено-розово-красные глаза. Он был красив, но все сидхе красивы.Никогда раньше я не думала, как он смотрится в сравнении с остальными стражами.Я как будто не видела его до сих пор по-настоящему, не замечала ни ясного лица,ни широких даже для сидхе плеч...

Я заметила краем глаза движение Холода.

– Мередит, что с тобой? – Его рука парила над моимплечом, как будто он хотел до меня дотронуться, но не решался.

Я оторвала взгляд от Готорна и почувствовала внезапноеголовокружение.

– Это чаша так действует?

– Готорн, – укоризненно произнес Холод, иединственного слова оказалось достаточно.

– Я не пытался ее околдовать! Только подумал, как быхотел я получить то, что досталось Мистралю в том коридоре. Все, а не толькоглоток.

– Не могу тебя осуждать, – вздохнул Холод. –Но если твое желание так легко преобразилось в магию, то в том коридоре тебеперепал не один лишь глоток наслаждения.

– Я тоже мечтаю положить конец моемувоздержанию, – вмешался Айслинг, – но перед нами – чаша! Как выможете говорить о чем-то другом?!

– Наверное, я мечтаю сильнее, – буркнул Готорн.Аматеон пробормотал в глубоком раздумье:

– Чаша вернулась в руки Мередит. Как это моглослучиться?

В его глазах, будто сделанных из цветочных лепестков,отражалась мучительная борьба.

– Хочешь сказать, сна не должна была выбрать длявозвращения грязную полукровку вроде меня.

Он сглотнул так болезненно, словно давился годамипредубеждений и предрассудков.

– Да, – выговорил он, скорее прошептал. Он упал наколени, словно ноги у него подкосились или его сбила с ног какая-то неведомаясила.

Он смотрел на меня, и многоцветье его глаз блистало на свету– не магией, а слезами.

– Прости меня, – сказал он тем же сдавленнымполушепотом, словно извинение вырывали у него из глотки. – Прости меня!

Не думаю, что он меня умолял о прощении.

Я держала чашу в руках, но когда она поплыла к Аматеону, еедвигала не моя воля.

Он спрятал лицо в ладонях.

– Я не могу...

Широкие плечи начали вздрагивать от беззвучных рыданий. Япереложила чашу в одну руку, чтобы другой тронуть его за плечо. Он всхлипнул иобхватил меня за талию, вцепившись в меня так крепко и внезапно, что я чуть неупала на него. Чаша задела краем его макушку, и этого хватило с лихвой.

Я стояла посреди огромной бесплодной равнины. Аматеонпо-прежнему обнимал меня, зарывшись головой мне в живот. Не уверена, что онзаметил перемену.

Снова запахло яблонями, и я повернулась туда, откуда повеялоароматом. Холм, снова и снова являвшийся мне в видениях, возвышался неподалеку.Я различала дерево на его вершине, дерево, под которым в бушующих молнияхстояли мы с Мистралем. Эту равнину я тоже видела, но никогда еще не спускаласьна нее.

Аматеон поднял голову и взглянул на меня. Край чашипроехался по его волосам. Почувствовав прикосновение металла, он прижался кчаше тем же движением, каким склоняются в ласковую ладонь. И только тут заметилокружающий пейзаж.

Он потянулся рукой к земле, постаравшись, правда, неразорвать контакт с моим телом и с чашей. В руке у него оказалась горсть серойпыли, настолько сухой, что она просыпалась меж его пальцев, как песок.