Книга Крейсер I ранга "Рюрик" (1889-1904) - Рафаил Мельников

Выбрав место за кормой “Рюрика”, японцы усиленно поражали его губительным продольным огнем. Исковерканная до неузнаваемости палуба корабля, значительно осевшего кормой, как на ладони проецировалась перед японскими комендорами, которые били без промаха, так как расст ояние уменьшилось уже до 20 кб.

“Выйдя на минуту на верхнюю палубу,- вспоминал об этих минутах один из волонтеров (“зауряд- прапорщиков”) Виктор Ярмерштедт,-я увидел один из неприятельских кораблей почти прямо у нас за кормой, то есть вне угла обстрела нашими орудиями. Заглянув мимоходом в светлый люк кают-компании, я увидел, что вода подошла уже до уровня стола.

Крейсер в это время имел довольно значительный дифферент на корму и небольшой, около 7-8°, крен на левую сторону. В это время мы начали склонять свое направление вправо.

Спустившись опять в адмиральское помещение, я спросил комендора Цибульского, управлявшего теперь уже двумя орудиями Канэ, так как другой комендор был убит, отчего он, Цыбульский не стреляет.

– Вне угла обстрела еще, Ваше благородие,- хладнокровно отвечал он,- вот сейчас придет, тогда откроем огонь. И действительно, в продолжение некоторого времени мы очень успешно отстреливались от неприятеля…”.

Так, меняя радиус циркуляции за счет перемены оборотов машин, лейтенант К.П. Иванов попеременно вводил в действие немногие из уцелевших орудий того или иного борта, и благодаря этому, несмотря на стремление японцев держаться вне секторов обстрела этих уцелевших орудий, русским комендорам удавалось достигать попаданий по вражеским кораблям. Когда расстояние до противника сократилось до 15-18 кб, лейтенант К.П. Иванов немедленно воспользовался моментом взаимного расположения кораблей, чтобы при очередной циркуляции, дав полный ход, таранить ближайший японский крейсер.

В это же время минный квартирмейстер Андрей Коротков выпустил из единственного уцелевшего на крейсере левого кормового аппарата торпеду но другому японскому крейсеру. Умирающий лев неожиданно показал клыки, и японцы, уклоняясь от торпеды и таранного удара “Рюрика”, тотчас же вышли из круга его циркуляции и, отойдя на расстояние около 25 кб, продолжали расстреливать упорно отбивавшийся корабль. Убедившись, что русские вовсе не намерены сдаваться, японский адмирал, вторично лишавшийся столь верной, казалось бы, добычи (ведь именно он командовал эскадрой, предназначавшейся в свое время для захвата “Варяга”), приказал усилить огонь.

Новый залп обрушился на “Рюрика”, град осколков посыпался на броню рубки, и одним из осколков, проникших под крышу через прорезь, вторично ранило лейтенанта К.П. Иванова. Кровь залила ему глаза и лицо, и, временно передав управление кораблем находившемуся в рубке штурманскому офицеру капитану М.С. Салову, он отправился на перевязку. Все коридоры, ведущие к перевязочному пункту, были заполнены стонущими ранеными, но работавшие здесь люди словно не замечали окружающей обстановки. Уже позднее установили, что у 175 уцелевших раненых было 345 ран. Вот уже четыре с лишним часа, потеряв всякую ориентировку во времени, видя перед собой лишь тягостное разнообразие бесчисленных ран, хладнокровно работал здесь доктор Н.П. Солуха со своими 12 помощниками. В их числе, кроме четырех штатных санитаров и двух фельдшеров, были судовой комиссар (в обычное время ведавший по должности вопросами пищевого довольствия) П.К. Крузман, судовой шкипер 73-летний старик: В.И. Анисимов, вольнонаемный капельмейстер Шопе Ротенберг и другие, кому по должности не полагалось принимать прямое участие в бою. Получив помощь от фельдшера Андрея Ершовича, лейтенант К.П. Иванов вернулся в рубку.

Покончив с пожаром в носовом плутонге, уцелевшие после взрыва комендоры тотчас же во главе со своим командиром мичманом К. Г. Шиллингом приступили к исправлению левого орудия, вышедшего из строя еще во время боя с броненосными крейсерами. С особым рвением работал комендор Егор Костров, который никому не хотел уступить чести “первому открыть огонь из орудия, и, несмотря на раны, ни за что не хотел идти на перевязку. Пока исправляли орудие, мичман К.Г. Шиллинг, принадлежавший еще и к водяной партии, отправился на заделку пробоины в кают-компании. Из своего относительно удаленного от средней части корабля плутонга он сразу попал в кромешный ад. В клубах пара, заполнившего помещение батарейной палубы из пробитых паровых труб при температуре, поднявшейся до 50-60°С, среди несмолкаемого грохота выстрелов и разрывов вражеских снарядов люди еще продолжили стрельбу из нескольких орудий. Здесь, тоже израненные, еще оставались на ногах и управляли огнем командиры батарей лейтенант Павел Юрьевич Постельников и мичман Василий Михайлович Терентьев.

Подбежавший комендор доложил, что мичман А.В. Ширяев, вторично раненный, отправился на перевязку; нужно было временно заменить его. В кормовом плутонге еще могли действовать левое 152-мм орудие и одно 47-мм, а так как японские крейсера были в это время в 25 кб от кормы “Рюрика”, то мичман К.Г. Шиллинг, успев справиться с пробоиной, приказал открыть огонь.

В эти последние минуты жизни корабля огромное присутствие духа не покидало рюриковцев. Вот “волонтер на правах прапорщика” Рожден Арошидзе, встретив возвращавшегося к себе мичмана К.Г. Шиллинга, как ни в чем не бывало просит у него закурить и лишь произносит с кавказским акцентом “болно уж жарко”. А ведь он, самоотверженно руководя тушением пожаров, которых за время боя на обеих покрытых деревянным настилом палубах насчитывалось до тридцати, постоянно находился в самых опасных местах и лишь по счастливой случайности остался невредимым и даже не был ранен.

Вернувшемуся в свой плутонг мичману К.Г. Шиллингу комендоры с торжествующими лицами доложили, что левое орудие снова пригодно к действию и из него уже сделали несколько выстрелов. “…Я подошел к орудию,- вспоминал он,- и что же открылось перед моими глазами: без прицела, подпираемая вымбовками, стояла подбитая пушка, из которой мои молодцы продолжали стрелять, направляя ее по разным своим “приметам”, и стреляли до тех пор, пока новым снарядом не сбило прислугу и уж окончательно не заставило орудие замолчать…” [23. С. 88].

С выходом из строя последнего орудия закончилась боевая деятельность носового плутонга. Так было и во всех остальных плутонгах; несмотря на все ухищрения комендоров (под огнем чинивших подбитые орудия, подпиравших их чем можно, плечом помогавших поврежденному орудию накатываться), действовавших орудий становилось все меньше. Одним из последних кончил бой мичман А.В. Ширяев, которого после шестого ранения унесли на перевязочный пункт. С перебитой ногой он вернулся к своим орудиям и, когда взрывом разметало орудийную прислугу, сам помогал заряжать последнюю пушку. Около нее он и упал от потери крови.

Пришедшие в боевую рубку командир 152-мм батареи лейтенант П.Ю. Постельников и мичман Д.А. Плазовский, доложив, что стрелять уже некому, так как комендоры все выбыли, а орудия подбиты, предложили идти к ближайшему берегу для спасения раненых, после чего взорвать крейсер. Но надежды дойти до корейского берега были нереальны – японцы подступали со всех сторон. Было ясно, что взрываться или открывать кингстоны придется здесь же.