Книга Спящая красавица - Дмитрий Бортников

***

«Я не верю ни в сны, ни в проклятия. Я верю в судьбу... »

Черт, этот разговор грозил быть серьезным! Я отвернулся. Стоять к пророку жопой...

Это тоже способ слушать. Может быть, и не самый худший! Но я здесь еще не освоился! Он еще и не начинал пророчествовать. Он только вышел на охоту! Да. Начал ходить вокруг да около! Брать быка за рога в таких случаях не очень-то легко. Он мог начать с любого места! Абсолютно! С того, где тонко. Найти это тонко и разорвать!..

Их было два брата. Два одинаковых! Как две капли! Я не мог представить, что есть еще такой же точно тип на земле! Это было уже слишком. Я оказался прав. Это было слишком. Вот тут-то и было тонко.

Как усталая утка, он кружил над озером и никак не мог сесть в исповедь. Будто это озеро горело. Так, наверное, всегда. Оно горит... Убийство!.. И он рухнул в это озеро.

— Ты знаешь, как убить человека?! Скажешь, это трудно? Скажешь, не-лех-ко-о у-убить... О-о-х, не- лехко-оо... Нелегко?! Да проще не бывает! Правда... Иногда нет ничего проще... Как во сне. Во сне. Вот именно!

Один брат вез другого умирать. Залепил ему уши глиной. Под дождем... Да. Под осенним дождем... В ноябре. Они были близнецы. Близняшки.

«Заткни ему уши, — сказала мать. — Он слышит. Он все слышит. Заткни ему уши!»

Ага, думаю, слышит! Ну и устроился! Сука! Вот черт! Всю войну на печке проспал! Как колода! Но я знал, что мать права. Он мог это слышать. Я залез на нашу печку и смотрел на него. В полутьме. Я ему не верил. Ни капли. Проспать семь лет... Он даже не растолстел! Он был здоровей меня. Старший братец... Я был младше на две секунды! А теперь я его перегнал... Мы старели. Вернее — это я старел! Ну, не суть. Я об этом тогда не так сильно задумывался! Только вечерами. Когда залезал на печку, чтоб уснуть. Да! Я спал рядом с ним. Мы спали вместе! Я не помню, мать говорила, что я плакал и не хотел спать с ним. Даже лежать не хотел. Когда батя меня посылал за табаком на печку, я боялся. Я боялся его. Он был весь белый... И он был красивый. Вот этой его красоты я и боялся. Даже в темноте он будто немного светился. Я мог ночью видеть, как блестят кончики его длинных ресниц... Это была луна. Она включалась, и я просыпался! Она смотрела в окно. Низкая, тяжелая, как апельсин... Потом я привык.

Спустившись, я притащил тазик с куском глины, налил воды и сделал два комка. Два шарика. Но это надо было еще и засунуть ему в уши! Они выскальзывали из рук. Конечно, это было впервые, когда я ему затыкал уши. Обыкновенно мать сама все делала. Она умела. У нее были дурные предчувствия. А когда она получила похоронку на своего брата, то сначала залезла на печку. Она боялась, что он услышит! Она так выла...

В тот вечер она впервые залепила ему уши. Потом, все чаще и чаще, она забиралась и смотрела на него. Конечно, она кормила его, поила, подтирала за ним. Стирала его клеенки. Она устала. Она хотела его убить! Она сама мне сказала! «Убери его! Не могу больше!»

Она напилась! Она так устала... Есть вещи, которые можно вынести только если привыкнешь. Мать не смогла.

Сколько нам тогда было... Лет десять — пятнадцать. Наверное. Я думал — вот вернусь с улицы, а его нет. Нет! Она его убила... Да просто унесла в мешке и оставила где-нибудь. Она дрожала. Она начала пить, и мы вошли в полярную ночь! Я не помню ни одного дня! Ни одного утра! Только вечера! Только начало вечеров и ночи. Я смотрел в окно. А она возвращалась... Каждый раз я надеялся! Вот не придет! А вдруг ее сбил грузовик! Они вечерами уезжали с завода... Это была бы другая жизнь. Я выстроил ее за эти вечера. Я населил эту жизнь! Но она возвращалась. Она пела. Я слышал издалека... Уж лучше бы нас всех убило! Всех! И мать, и меня. Про него я не думал! Я хотел только, чтоб она убралась! Чтобы жизнь ее убрала куда-нибудь! Меня бы это не убило. Я все мог вынести. Ну и ладно. Мы бы жили с братом. Он ведь был мой брат. Мой родной брат! Мой близнец. Мы были две капли воды. Это ведь я лежал там на печке! Мне становилось так плохо, что я плакал, когда смотрел за коровами. Меня пристроили работать. Я сидел и рыдал как белуга! Может быть, наоборот, все замерзшее во мне оттаивало в эти дни... Может быть, как раз мне было хорошо! Может быть, я любил своего брата! Все может быть... Все...

Я завидовал ему. Во всем. Мне было насрать, что я могу двигаться, а он нет! Мне некуда было двигаться! Поехать?! Куда-то пойти?! Куда? На болото? В другую деревню кур щупать?! Пить музыкальную бражку из гороха, а потом бздеть и поджигать?! Делать салют?! Кстати, вы тоже так делали? Да?! Интересно... Всегда думаешь, что только у тебя было так! У всех — так!..

Он спал, а я въебывал как папа карло! Он видел сны. Чудесные сны. А я... Что видел я во сне?

Мать. Как она умерла. Я плачу над ней. Я боюсь радоваться! А вдруг — обманула! Вдруг она просто напилась! Я боюсь, что она умерла не по-настоящему! Что она уснула! В ужасе я просыпался...

Война была праздником. Никто не скучал! Отец мне говорил. Он воевал! Он-то знал, что почем! Ох- хо-хонюшки хо-хо! Война его многому научила. Много-о-ому... «Все лейтехи — падлы! — орал папаша. — У них были знамена! Да! Бля! Приказы! А у нас только пустые животы! Немцы... Да это были ангелы! Политруки! Суки! Мало их снайпера били! Как куриц! Хитрые твари! Они могли только гладить знамена и дрочить по госпиталям!» Я боялся, что отец свихнется от ненависти!

Его воспоминания! Мать говорила, что первый год он спал с открытыми глазами! Усталость! Его можно было убить словом! Даже нет! Звуком голоса! Он вернулся без кожи! Там он оставил три метра кишечника! Это была самая тяжелая утрата. Это потом только выяснилось! Он никак не мог нажраться! Через каждый час в его брюхе начинался концерт! Мать лезла из кожи! Чтоб накормить эту утробу! Она видела, как в уборной плавают непереваренные куски! Черт! Она смотрела по сторонам! Она сравнивала. Она спрашивала у тех, кто дождался! Бабы говорили: «Мой ест хорошо... Как до войны... А что?» Они не понимали, как им повезло! Три раза накрыла на стол и сиди смотри на своего ненаглядного! Подперла щеку и жди! Банька, трофеи, а протез с глаз долой! И в койку!

А кто всю эту банду кормить будет?! Ебаный в рот! Они-то спасли страну, а где жрачку на всех возьмешь?!

О-о-о! Это было великое время! Время надежд! Но отец не хотел жрать надежду! Никак! Привереда! Он хотел мяса! Курицу! Утку! И хлеба! Он грезил золотыми щами. С огромной костью! Чтоб половник стоял! Чтоб бляшки жира. С пятак каждая! И чтоб не плавали! Нет! Чтоб была одна, огромная, на весь горшок! Чтоб потом тарелку час отмывать! А тут надежда!

Именно тогда для матери началась война. Настоящая война. Каждый день. Час. Ночь. Война за кусок хлеба...

Она была молода. И она тоже хотела есть. Стране уже не нужны герои! Теперь они могли отдохнуть! Теперь всю эту ораву надо было кормить! И не только! Надо было им давать когда захотят! Днем, вечером, ночью, во вторую смену! В бане, в сарае, в лодке, на траве! Не терпи, а люби! Они спасли страну! Только бровь поднимет и все! Раком и жди! Люби. Люби меня, героя! Я вам блядям жизню-ю-у спа-ас!