Книга Пётр Первый - Ирина Щеглова

Тем не менее он остерегался открыто выступать против царя. Когда отец попросил начертить в его присутствии планы, чтобы понять, чему сын выучился за границей, Алексей так испугался отцовского гнева, что спрятался в своей спальне и хотел прострелить себе из пистолета правую руку. Пуля не достигла цели, но горячим порохом ему обожгло щеку. Так он освободил себя от ненавистного экзамена. Петр уничтожающе посмотрел на него, а царевич чуть не потерял сознание от стыда и от боли под его немым вопросом. После этих ужасов ничто не могло быть лучше хорошей попойки. «Царевич, – писал Плейер, резидент императора, – не вынес из Германии ни обычаев, ни германского духа. Он почти все свое время проводил с московскими попами и развратными людьми; кроме того, он предавался пьянству».

Этого пьяницу даже не взволновало известие о том, что его супруга ждет от него ребенка. За несколько недель до предполагаемого срока родов он отправился на лечение в Карлсбад. Петр и Екатерина находились в то время в Финляндии. По указу царя немецкое окружение Шарлотты было удалено из ее спальни. Три русские повитухи ухаживали за ней днем и ночью, чтобы не допустить подмены ребенка. Она возмущалась в письме к свекру: «Мне кажется, что мое поведение не дает повода никакому злословию… Бог – моя единственная надежда за границей. И так как я здесь всеми покинута, Он услышит мои мольбы и облегчит мои страдания… Акушерке, которую я привезла с собой, я полностью доверяла, и она справилась бы со своей задачей. Однако, находясь в полной зависимости от Вашего Величества, я не могу противиться тому, чтобы другая акушерка занялась мной. Но мои глаза полны слез и сердце обливается кровью». И еще своей матери: «Я несчастная жертва нашего Дома, которая принесена в обмен на небольшую выгоду, а я умираю мучительной смертью из-за горя».

12 июля 1714 года Шарлотта родила девочку, Наталью.[70] Алексей не посчитал необходимым вернуться в Россию в это время. Он не появится в Санкт-Петербурге до конца декабря. Нисколько не расчувствовавшись перед этой женщиной, которая подарила ему ребенка, он глубоко оскорбил ее, приведя под супружескую крышу свою новую любовницу – Евфросинью, служанку, принадлежавшую раньше его бывшему воспитателю Никифору Вяземскому. По свидетельствам современников, Евфросинья была страшной, маленькой, рыжей, коренастой, с толстыми губами и манерами неряхи. Безграмотная пьяница, она с удовольствием заменила царевичу его законную жену. С Евфросиньей он развлекался, грубо удовлетворяя свою похоть. С Шарлоттой он постоянно оказывался несостоятельным. Осмеянная Шарлотта мужественно терпела присутствие в доме надменной соперницы. «Только стены видят ее слезы», – писал посланник из Ганновера. Она не решалась даже противиться мужу, когда он к ней возвращался. И вот новая беременность. Незадолго до родов она упала с лестницы и жаловалась на резкие боли в боку. Некоторые утверждали, что это Алексей ее побил. Даже уточняли, что он бил ее по животу ногами. Врач сделал ей кровопускание, после которого, по ее словам, ей стало лучше. 12 октября 1715 года она родила сына, Петра. Вскоре после этого ужасные боли усилились. Шесть докторов, собравшись у ее изголовья, грустно качали головами: надежды нет! Шарлотта чувствовала себя обреченной и готовилась к смерти как к избавлению. В порыве милосердия она беспокоилась, что последствия ее ухода могут сказаться на отношениях между ее семьей и семьей ее мужа. Никакой ценой она не хотела быть поводом для раздора. Улучив момент просветления, она продиктовала письмо своей матери и сестре: «При моей жизни распространялись клеветнические слухи обо мне. Найдутся люди, которые после моей смерти будут говорить, что причиной моей болезни стало горе и печаль, а не опасные повреждения в моем организме. Чтобы опровергнуть это злословие, скажите от меня моей семье, что я всегда была довольна моей судьбой и гордилась привязанностью Их Величеств. Царь не только выполнял все условия моего контракта, но и проявлял всегда благосклонность по отношению ко мне, и я выражаю ему еще раз мою признательность…» Перечитав письмо, Шарлотта сказала: «Теперь у меня больше ничего не осталось на сердце. Я покидаю этот суетный мир, и все мои мысли обращены к Богу». Царь, который целую неделю мучился от жестоких колик, вышел из спальни, чтобы последний раз посмотреть на свою невестку. Она умоляла царя разрешить передать своих детей на воспитание ее подруге, принцессе Ост-Фризе. Затем попрощалась с окружающими и испросила у всех прощения. Самым безутешным был тот, кто больше всех заставил ее страдать: ее супруг. Искренние или притворные угрызения совести мучили его? Он рыдал, заламывал руки и трижды падал в обморок перед постелью умирающей. Она умерла в ночь на 22 октября 1715 года в возрасте двадцати одного года.[71]

На следующий день, 23 октября, Петр распорядился произвести вскрытие трупа своей невестки. Всегда проявляя интерес к вскрытию и изучению трупов, он лично присутствовал на операции. Картина обнаженных внутренностей удовлетворила и его научный ум, и его неумеренное пристрастие к мертвым. В тот же день, когда он склонялся над анатомически разделанным трупом молодой женщины, он принял участие в церемонии крещения рожденного ею ребенка. Маленький Петр принял свое первое в жизни причастие в двух шагах от рассеченного тела своей матери. Это соседство вовсе не смущало царя. Похороны, которые проходили 27 октября, были грандиозны. Петр и Алексей были в трауре. Екатерины не было в кортеже. Будучи на девятом месяце беременности, она сама должна была вот-вот родить.

Вернувшись к себе после похоронных церемоний, Алексей получил от отца письмо, датированное 11 октября 1715 года, накануне дня рождения маленького Петра. Очевидно, это длинное письмо было написано гораздо позже, а дата в письме была намеренно изменена. Ссылаясь на успехи в войне против Швеции, царь сокрушался, что его сын совершенно не интересовался военной наукой. «Ты вынуждаешь, подобно птенцу, кормить тебя из клюва. Ты киваешь на свое слабое здоровье, которое мешает тебе выносить тяготы военного дела. И это не является оправданием, потому что я не прошу тебя браться за работу, но проявлять интерес к вещам, чего твоя болезнь никак не может тебе помешать сделать… Посмотри на короля Франции: он мало участвует в войне, но какую страсть к ней питает!.. Я представляю себе твои дурные наклонности и твое упрямство. Сколько раз из-за этого я делал тебе замечания, и не только замечаниями ограничивался, но и побоями? В течение скольких лет (посчитай!) я все время говорю тебе об этом? Ничего не сделано; все напрасно; ты не хочешь ничего делать. Ты думаешь только о развлечениях в своем доме, в то время как вокруг все идет вкривь и вкось. Только безумец радуется в беде, не представляя, что будет дальше… Размышляя об этом с грустью и безнадежностью, я за благо изобрел сей последний тестамент тебе написать и подождать еще немного, что ты изменишься, но без лицемерия. Если ты ничего не сделаешь, я поступлю с тобой как с пораженным гангреной органом, и не мни себе, что ты один у меня сын и что мои угрозы пустые. Воистину – и Бог мне свидетель – я сделаю, как сказал. Я за мое отечество и мой народ живота своего не жалел и не жалею, то как могу тебя, непотребного, пожалеть? Лучше будь чужой добрый, чем свой непотребный».