Книга Неразгаданный монарх - Теодор Мундт

Великий князь, отлично знавший, какого рода сплетни ходят относительно его мнимого родства с Салтыковым, был до крайности взбешен этим замечанием. Да, Николай Салтыков был действительно некрасив, и это, может быть, делало его похожим на великого князя, но ведь его брат, граф Сергей, был красавцем!

Павел нахмурился, обернулся к Салтыкову и приказал ему ехать рядом с собой. Салтыков удивленно повиновался: великий князь ничем не мотивировал этого приказания, да и не обратился к подъехавшему графу ни с одним вопросом или замечанием, а только мрачно принялся разглядывать его.

Вдруг лицо Павла разгладилось и изобразило нечто вроде улыбки: его рассмешила мысль, что на свете существует столь же некрасивый человек, как и он сам! Он расхохотался и сказал, обращаясь к Румянцеву и Салтыкову:

— Господа, вы, вероятно, обратили внимание, какие дерзкие замечания делает эта подлая немецкая чернь? Надо заткнуть им рты. Ее величество сообщила мне пред моим отъездом, что мне дан целый сундук с подарками и деньгами для раздачи народу. Это самый лучший способ превратить хулу в восторг, народ везде один и тот же. Но где у вас этот сундук? Уж не потеряли ли вы ключа? Почему подарки до сих пор не взяты оттуда?

Румянцев испуганно взглянул на Салтыкова, лицо которого тоже чуть-чуть побледнело.

— В самом деле, ваше императорское высочество, отданный нам на сохранение сундук до сих пор не открыт. Но мы еще не знали, когда и при каких обстоятельствах вашему высочеству будет благоугодно начать раздачу…

— Мне кажется, — сказал, в свою очередь, Салтыков, — что лучше всего распределить подарки между стрелковой гильдией и мясницкой кавалерией, которые служат нам все время почетным конвоем. Что же касается дерзких замечаний, то в такой большой толпе всегда найдутся крикуны и хулители, но в общей массе ваше высочество приветствуют с большим подъемом и воодушевлением…

В этот момент кавалькада подъехала к парку, где ее встретил во главе блестящей плеяды свитских генералов король Фридрих, приветствовавший к назначенному сроку великого князя довольно холодно и натянуто. Но тут же, обратив внимание на молодцеватую посадку Павла, Фридрих не мог удержаться, чтобы не сделать по этому поводу лестного замечания.

В то время как король разговаривал с великим князем, Салтыков наклонился к фельдмаршалу и шепнул ему:

— Черт знает что такое! Эта история с сундуком еще наделает нам неприятностей. Если бы я знал заранее, что его высочеству известно об этом сундуке, то я никогда не согласился бы на ваше предложение поделить эти пустяки между нами обоими[15]. Да и велика ли нам от этого корысть? Мы с вами достаточно богаты и без этого!

— Милый граф, — с немалым смущением ответил ему Румянцев, — ведь мы поступили так вовсе не из корысти. Вы отлично знаете, что этим присвоением мы просто доказали свою преданность ее величеству. Разве мыслимо допустить, чтобы великий князь приобрел сочувствие народных масс за границей? От этого один шаг до образования партии, а партии, действующие из-за границы, особенно опасны для государственного спокойствия: доказательством этому служит чуть ли не вся русская история. Да и как бы там ни было, а все эти подарки были слишком ценны, чтобы кидать их какому-то сброду. Я из собственных средств накуплю разной дешевой дряни и раздам кому следует.

— Разумеется, я плачу половину, — заметил Салтыков.

Разговор русских вельмож был прерван начавшимся смотром. По приглашению короля великий князь выехал с ним на средину плаца, чтобы пропустить мимо себя собранные тут различные войска.

В то время как Павел с обнаженной шпагой осматривал проходивших мимо него церемониальным маршем солдат, он заметил кое-что, отвлекшее почти все его внимание. Вдали виднелся большой павильон, не террасе которого сидело большое, нарядно разодетое общество, наблюдавшее за маневрами. Среди разряженных принцесс Павел, отличавшийся как настоящий охотник выдающейся остротой зрения, заметил и Софию-Доротею.

Но к самому присутствию невесты он остался бы совершенно равнодушен, если бы сзади не виднелась изящная фигура молодого князя Куракина, занимавшего Софию-Доротею, видимо, очень интересным разговором.

Князь Куракин был одним из искуснейших кавалеров русского двора. Воспитанный в Париже, он в совершенстве изучил тайны салонного разговора и рыцарского ухаживания за дамами. В Петербурге его считали неотразимым: несмотря на свою молодость, он совратил с праведного пути немалое количество добродетельных женщин, остававшихся до того времени совершенно неприступными.

Накануне князь Куракин оступился, сходя с лошади, и не мог сопровождать великого князя верхом. Это-то и послужило причиной оказанной ему милости, в силу которой ему позволили быть с высокими гостями в павильоне.

Теперь Павлу начинало казаться, что Куракин нарочно сделал так, чтобы оступиться, рассчитывая попасть вместе с Софией-Доротеей в павильон и испытать над нею силу своих чар.

«Да, да, знаю я по прошлому опыту, что значит, когда молодой вельможа из чинов двора начинает ухаживать за невестой или молодой супругой некрасивого великого князя!» — подумал Павел Петрович.

Он начинал волноваться все больше и больше и все меньше обращал внимания на проходившие пред ним войска, так что даже сделал несколько мелких оплошностей, несвоевременно ответив на салют. Вдруг громкое «ура» проходивших последними гвардейцев заставило его прийти в себя и вернуться к сознанию, что король может принять эту рассеянность за личное оскорбление и презрение к его войскам. Павел прикусил губу и стал внимательно следить за происходившим.

Теперь блестящее зрелище стало преображаться, и смотр плавно и постепенно переходил в маневры, центром которых был назначен мост, перекинутый через голубые воды Гавеля.

Войска разделились на отдельные отряды, и вскоре стало ясно, что солдаты, расположившиеся по обоим берегам речки, представляют собою две неприятельские армии. Одна хотела перейти через мост, другая должна была помешать ей в этом.

Между обеими армиями разгорелся ожесточенный бой, причем каждая из них выказала чудеса ловкости и стратегии. Когда одной из армий все-таки удалось перебраться через Гавель, что было совершено с поразительной ловкостью и отчетливостью, король обернулся к фельдмаршалу Румянцеву с торжествующей улыбкой.

Румянцев уже давно приготовился к тому, что ему придется выразить свое восхищение маневрами, потому что теперь было бы уже совершенно неудобно долее отвиливать от прямого ответа. По торжествующей улыбке Фридриха II он думал угадать, что план и диспозиции примерного сражения выработаны самим королем, а так как Румянцев был искренне восхищен виденным, то ему не стоило никакого труда тут же обратиться к Фридриху с почтительным заявлением:

— Эти маневры просто поразительны, ваше величество. Сколько вдохновения в задуманном плане, какая отчетливость в его выполнении! В особенности хорош сам план боя. Наверное, ваше величество, вы показали нам подражание какому-нибудь известному маневру древних, только вот не помню, какому именно. Будьте милостивы, государь, и скажите, кто автор этого плана: Александр Македонский, Ганнибал или Цезарь?