Книга Язык Адама. Как люди создали язык, как язык создал людей - Дерек Бикертон

Из своего тела муравьи выделяют огромное количество химических веществ, некоторые из которых наши собственные химики еще не смогли синтезировать. К примеру, муравьи одного вида, захватывающие другие колонии и порабощающие их обитателей (звучит знакомо?), могут выделять такое вещество, которое побуждает муравьев той колонии, на которую они нападают, убивать друг друга (я мечтаю о том, чтобы был создан эквивалент такого вещества у человека под маркой «В бой!». Что останавливает меня — помимо полного отсутствия знаний в области нейрохимии — это боязнь того, что наши военачальники с их известным уровнем интеллекта могут использовать это средство на своих же солдатах: «В бой? Мы не хотим, чтобы враги шли в бой! Мы хотим, чтобы они в бой не шли! Мы хотим, чтобы наши солдаты шли в бой отважнее!»). Есть вещества, позволяющие отличить товарищей по муравейнику от нарушителей территории, привлечь особей другого пола (для тех немногих, у кого есть смысл это делать), предупредить об опасности, собраться вместе; последнее вещество в большой концентрации указывает на то, что товарищ был ранен, и муравьи переводятся в состояние полной боеготовности, способные пожертвовать своими жизнями ради защиты колонии. Но химические вещества, интересующие нас сейчас, — это те, которые используются для коммуникации, и ответить нужно на вопрос не «что», а «как».

Пока муравьи ведут себя как хищники и падальщики (а не фермеры или пастухи), их источники пищи случайны, непредсказуемы и редки. Чтобы прокормить всех обитателей муравейника, единственно пригодный способ — стратегия разделения и объединения групп.

И это встречается у всех видов, которые нас интересуют. Мы видели, как группы шимпанзе распадаются и воссоединяются, несмотря на то, что в процессе поиска пищи в течение дня они редко уходят так далеко, что не могут друг друга услышать или увидеть. Они скорее мыслят примерно так: если на этом дереве недостаточно фруктов для всех, давай мы с тобой пойдем к следующему.

У наших предков были более веские основания для применения такой стратегии, так как уже даже в дни австралопитеков источники пищи были, скорее всего, более скудными, реже расположенными и быстро истощающимися, чем те, которые были у обезьян в лесах. Даже если они собирались для сна на общей стоянке, очень часто должно было оказываться так, что члены группы отдалялись за пределы видимости и слышимости друг друга, возможно, их могли разделять километры.

Пчелы и муравьи точно так же ведут поиски пищи либо поодиночке (в отличие от наших предков, чтобы обеспечивать безопасность), либо в небольших группах. Более того, и это оказывается довольно большой редкостью среди животных, — а среди приматов этого точно нет ни у кого, кроме нас, — размеры их жертв часто гораздо больше, чем их собственные. Как лилипуты и Гулливер, некоторые виды муравьев способны атаковать и захватывать небольших птиц, ящериц и прочих, пользуясь невероятным численным преимуществом. Но эти массы нужно еще призвать: «Никого не созовешь — добычи не унесешь» («If you don *t recruit, you get no loot»), как мог бы сказать Джонни Кохрэн[4].

Даже если жертва уже мертва или неодушевленна, как упавший фрукт, она может сгнить или стать добычей других видов (хотя муравьи редко сталкиваются с соперничеством со стороны более крупных и опасных падальщиков, как это случалось с предками человека), поэтому ее нужно использовать сразу же после обнаружения. В таких условиях стратегия рекрутинга, привлечения других особей, неизбежна.

Серьезно? Ни пчелы, ни муравьи не могут без нее выжить? Возможно, и могут. Но совершенно точно, что если есть колонии пчел и муравьев, которые используют рекрутинг, и такие, которые этого не делают, первые, очевидно, будут процветать за счет вторых, и гены, способствующие стратегиям рекрутинга, какими бы они ни были, будут распространяться по всей популяции. Следовательно, совершенно неудивительно то, что такие стратегии были приняты на вооружение практически всеми видами пчел и муравьев за относительно редкими исключениями видов, не ведущих социального образа жизни.

Среди прочих муравьиных стратегий есть парочка тех, которые выглядят очень уж похоже на два основных кирпичика, из которых строится язык: конкатенацию и предикацию.

Во второй главе мы видели, что одна из вещей, не подвластных никакой СКЖ, — это конкатенация, то есть складывание двух единиц вместе, вследствие чего они начинают означать нечто совершенно иное, чем по отдельности. Однако существует такой вид муравьев-древоточцев, Camponotus socius, который обладает сложным поведением рекрутинга. Представьте, что один такой муравей обнаружил источник пищи. Он возвращается в муравейник (если только не встретит раньше других муравьев), заодно оставляя за собой химический след, чтобы потом было проще найти дорогу. Встречая товарищей, он привлекает их внимание особым подергиванием тела, означающим богатый источник пищи, затем разворачивается и бежит вдоль оставленного ранее следа, а остальные бегут за ним. На бегу он продолжает испускать это же вещество.

Берт Хёллдоблер (Bert Hölldobler), профессор биологии в Аризонском госуниверситете и один из ведущих исследователей поведения муравьев, как-то раз решил проверить, что произойдет, если он уберет рекрутирующего муравья после его танца, но до того, как он приведет своих товарищей к месту, где лежит пища. Ничего не произошло. Муравьи быстро потеряли интерес и разбрелись в разных направлениях.

Следующий вопрос: почему они не продолжали идти по исходному пути? Потому что не было лидера, за которым они могли следовать, или потому, что от него не оставалось химических следов? Для некоторых видов муравьев физическое присутствие лидера необходимо. Эти те виды, у которых есть форма рекрутинга, называемая «бегом в тандеме»: один муравей хватает другого и буквально тащит его по следу, ведущему к источнику пищи. Поэтому Хёллдоблер слепил макет муравья, прокладывающего путь, из муравьиного мочевого пузыря и ядовитых желез, снова убрал лидера и сам проложил путь перед муравьями. Разумеется, они побежали вперед.

Стало ясно: чтобы муравьи бежали по следу, им нужно показать танец с подергиванием и обеспечить непрерывный химический след, тянущийся за лидером, из чего они смогли бы сделать вывод, что обед поджидает их где-то в конце пути. Исходного легкого следа, оставленного муравьем-лидером для его собственных нужд, недостаточно, даже если потрясти телом. Это не совсем то же, что соединение друг с другом слов языка. Потряхивание и химический след сами по себе могут быть бессмысленными, поэтому здесь, скорее всего, случай, аналогичный соединению бессмысленных звуков в слова. Но это все же в некотором роде конкатенация, достаточно примитивная, и тем не менее редко — если вообще — встречающаяся у других видов.

Что касается предикации, вспомните, что это базовый языковой акт, заключающийся в том, чтобы взять нечто и что-то об этом сказать: «собаки лают», «птицы летают», «вода мокрая». Некоторые виды муравьев из рода Leptorax сформировали нечто, пусть и далекое от предикации, которая существует в языке, но наиболее близкое к ней из всего, что есть у других видов. Вот один пример: