Книга Россия перед голгофой - Семен Экштут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
21 марта 1876 года на страницах ежедневной политической и литературной газеты «Новое время», лишь 29 февраля того же года перешедшей в руки Алексея Сергеевича Суворина, появился поэтический отклик на публикацию первых частей романа Льва Николаевича Толстого «Анна Каренина». Роман еще не был завершён, и читатели не знали, как сложится судьба главной героини. Однако Николай Алексеевич Некрасов поспешил пустить в обращение ироническую эпиграмму:
Автору «Анны Карениной»
Из «Записной книжки»
Прошло десять лет. И какие это были годы! Началась и победоносно закончилась Русско-турецкая война. Российская империя в очередной раз округлила свои границы: вернула южную часть Бессарабии, которая была утрачена после Крымской войны, и присоединила Карскую область. Бомбой народовольцев был убит император Александр II. В стране царила реакция. Но даже в мрачную пору контрреформ периодическая печать — пусть даже в иронической форме — уже не позволяла себе печатать назидательные высказывания, острие которых было бы направлено в адрес неверной жены. 16 августа 1886 года в субботнем выпуске газеты «Новое время» был опубликован рассказ Чехова «Несчастье». Софья Петровна Лубянцева, «красивая молодая женщина лет двадцати пяти», испытывает сильное искушение изменить мужу с соседом по даче Ильиным. Действие короткого рассказа происходит в пореформенной России: муж героини — нотариус, её искуситель — присяжный поверенный. Софья Петровна безуспешно пытается противопоставить соблазну доводы разума. «Я замужем, люблю и уважаю своего мужа… у меня есть дочь… Неужели вы это ни во что не ставите? Кроме того, вам, как моему старинному приятелю, известен мой взгляд на семью… на семейные основы вообще…
Ильин досадливо крякнул и вздохнул.
— Семейные основы… — пробормотал он. — О, господи! Вы мне словно из прописи читаете: люблю и уважаю мужа… семейные основы…»[303].
Подобные аргументы в середине 80-х годов уже давно не пользовались авторитетом и никого не убеждали — ни самих героев чеховского рассказа, ни его читателей. В 1887 году Антон Павлович Чехов включил «Несчастье» в свой сборник «В сумерках». У сборника была завидная судьба. Его автор был удостоен академической Пушкинской премии, а сам сборник пользовался неизменным читательским спросом и выдержал 13 изданий. Анонимный рецензент первого издания в качестве общего недостатка ряда рассказов, к числу которых отнёс и рассказ «Несчастье», отметил «некоторое стремление автора к чисто чувственным изображениям»[304]. Рассказ заканчивается тем, что Софья Петровна Лубянцева покидает мужа и в сумерках отправляется к Ильину. «Она задыхалась, сгорала со стыда, не ощущала под собой ног, но то, что толкало её вперед, было сильнее и стыда её, и разума, и страха…»[305]. Никто не счел сюжет «Несчастья» соблазнительным и не имеющим никакого отношения к реальной жизни. Семейный очаг, разрушенный женской изменой, давным-давно воспринимался чеховскими современниками как явление будничное и ничем не примечательное, и они относились к таким явлениям апатично. А нравоучительные сентенции вышли из моды и канули в Лету. Поколение 80-х годов было поколением апатическим — вялым вследствие равнодушного отношения к окружающему.
В чеховском рассказе есть исключительно выразительная примета времени, которую, однако, до сих пор не заметили ни читатели, ни литературоведы. «Несчастье» начинается с того, что Лубянцева в пятом часу вечера идет с Ильиным по лесной просеке. «Вдали просека перерезывалась невысокой железнодорожной насыпью, по которой на этот раз шагал для чего-то часовой с ружьем»[306]. В самую патетическую минуту, когда Ильин страстно целует руку Лубянцевой и обнимает ее колени, часовой вновь появляется на страницах рассказа. «Часовой столбом стоял на насыпи и, кажется, глядел на скамью?»[307] Эта случайная на первый взгляд деталь свидетельствует о том, что по железной дороге вскоре должен был проследовать царский поезд. Император Александр III, опасавшийся покушений на свою жизнь, большую часть своего царствования провел в отдаленном Гатчинском дворце, за что был прозван «Гатчинским пленником». Когда император отправлялся на отдых в Крым, то вдоль всего пути следования царского поезда стояли вооруженные часовые. А для обеспечения дополнительной безопасности августейшего пассажира перед прохождением царского поезда пускали товарный состав с багажом государя и его свиты. Разумеется, и сам этот поезд, и товарный состав шли вне всякого расписания, а их маршрут составлял государственную тайну. И это обстоятельство было отражено в рассказе. «Софья Петровна обратилась пылающим лицом к насыпи. Сначала медленно прополз локомотив, за ним показались вагоны. Это был не дачный поезд, как думала Лубянцева, а товарный. Длинной вереницей один за другим, как дни человеческой жизни, потянулись по белому фону церкви вагоны, и, казалось, конца им не было»[308]. Короткий чеховский рассказ исключительно экономными изобразительными средствами запечатлел время 80-х годов: политическую ситуацию в стране и частную жизнь людей.
Общество было растеряно. Идеи «шестидесятников» уже потускнели и подвергались осмеянию, новых идей не было, а жить в предлагаемых обстоятельствах люди 80-х годов не могли. Камер-юнкер Орлов, один из героев чеховской повести «Рассказ неизвестного человека» (одно из предполагаемых заглавий — «В восьмидесятые годы»), ставит беспощадный диагноз и себе, и своим современникам: «Нашему поколению — крышка. С этим мириться нужно»[309]. В этом была драма «восьмидесятников». У них не было ни прошлого, ни будущего, а жить настоящим они не хотели. Это было безвременье в чистом виде. Обществу нет прощения, если оно на протяжении жизни целого поколения блуждает без руля и ветрил, «пути не зная своего». Вот почему уже в поэзии Серебряного века тема будущей революции звучит как тема неизбежного возмездия.
