Книга Клеопатра Великая. Женщина, стоящая за легендой - Джоанн Флетчер

Мы танцуем, и сердце ликует. В час полночный, в ночную прохладу к нам на праздник приди и танцуй вместе с нами под ритмичные бубна удары, ярче солнца сияя. От шума веселья хмельного пусть спящий проснется и тебя славословит.

Дальше в глубинах храма стояли похожие на Минотавра статуи Монту с головой быка и человеческим телом в паре с фигурами его супруги-богини Рат-Тауи, обладавшей человеческими чертами, — «Женщины-солнца обеих земель».

Цезарь, по-видимому, чувствовал себя живым воплощением бога войны рядом с супругой-богиней Клеопатрой. Они, вероятно, отдали дань уважения быку Монту в его святилище позади храма. Его титулатура «Бог Медамуда, Фив, Тода и Гермонтиса» указывала на то, что один и тот же бык совершал круговые поездки по четырем городам, где поклонялись Монту, значит, Клеопатра, наверное, уже встречалась с лохматым черно-белым животным, когда перевозила его из Фив в Гермонтис, совершая свой первый монархический акт за четыре года до этого.

Хотя такие ритуальные переезды между Медамудом и Фивами, находившимися на расстоянии трех миль друг от друга, традиционно осуществлялись по Нилу, добраться из одного города в другой можно было также по каналу, соединявшему храмы Монту в Медамуде и Карнаке. Однако, учитывая размеры царского корабля Клеопатры, она скорее всего прибыла в Фивы по реке.

Некогда большой город превратился в несколько разрозненных селений, после того как в 88 году до н. э. ее дед Птолемей IX Лафур покончил с политическим могуществом Фив, десятилетиями конфликтовавших с короной. Однако Клеопатре, прославившейся тем, что оказывала поддержку местному культу с самого начала своего правления, здесь было предоставлено убежище, когда старший брат Птолемей XIII отстранил ее от власти. Сейчас, когда она вновь утвердилась на троне, ее радушно принимал могущественный воинский начальник Каллимах, управлявший от ее имени всей Фивадой.

Положив начало ряду могущественных династий в прошлом, фиванцы всегда испытывали трудности в отношениях со своими номинальными правителями на севере. Они считали себя самобытным народом и подчеркивали свои особые обычаи, нехарактерные для северян. Они даже прокалывали левое ухо, чтобы отличаться от александрийцев и тем более от римлян, которые считали серьги женской принадлежностью и признаком рабства. По праву гордясь своим славным прошлым, фиванцы привыкли к путешественникам, приплывавшим по древнему каналу до Фиванских холмов, чтобы увидеть местные достопримечательности — храмы и гробницы фараонов.

Первую остановку на маршруте путешественники делали там, где перед развалинами погребального храма фараона Аменхотепа III (по-гречески Аменофиса), правившего в XIV веке до н. э., возвышались два словно на страже сидящих колосса высотой шестьдесят футов. Землетрясение частично разрушило северную фигуру, в результате чего при нагревании в лучах восходящего солнца она стала издавать музыкальные звуки. Это явление пришлось по душе Птолемеям, которые знали, что для активации духов, скрытых в культовых статуях, их нужно подвергнуть воздействию солнечных лучей. Некий грек с сомнением отнесся к этому таинственному феномену, спросив, не производит ли звук намеренно «один из людей, стоящих вокруг и вблизи пьедестала»[253], или по крайней мере не усиливается ли он каким-либо способом. Манефон поведал Птолемеям, что звук является средством общения Аменхотепа III, «считающегося Мемноном и говорящим камнем»[254]. Тронное имя царя Небмаатра произносилось как Ниммурия или Миммурия, поэтому греки ассоциировали его со своим героем Мемноном, убитым во время Троянской войны. С тех пор ноги статуй превратились в своего рода «книгу отзывов посетителей», в том числе почетных гостей в лице будущих римских правителей. Клеопатра вполне могла привести сюда Цезаря послушать рассветные напевы статуи и объяснить, какое изваяние имеет отношение и к ее фараонам-предшественникам, и к связям семьи Цезаря с Троей.

Птолемеи развили бурную деятельность позади Мемнонских колоссов в районе скалистых высот Дейр-эль-Бахри, где находился многоступенчатый погребальный храм царицы-фараона Хатшепсут, известный рельефными композициями, изображающими оплодотворение Амоном матери Хатшепсут. Династия Клеопатры реставрировала и расширила этот храм: внутреннее святилище стало часовней Имхотепа-Асклепия, его дочери Гигиеи и древнеегипетского мудреца Аменхотепа, сына Хапу. Сюда приходили больные молиться и найти успокоение. Жрец через небольшое отверстие давал полезные советы прихожанам. Об их эффективности говорят многочисленные благодарственные надписи на стенах храма. Например, македонский ремесленник сообщал, что он излечился на второй день после посещения храма, а греческая супружеская пара благодарила Аменхотепа за рождение у них ребенка. Один из современников Клеопатры назвал находившийся поблизости погребальный храм Рамсеса II «гробницей Осимандиаса»[255] — так в греческом произношении звучало тронное имя Рамсеса Усермаатра. Его почитали здесь после смерти, хотя самого фараона похоронили, как, собственно, и всех других фараонов Нового царства (1550–1080 гг. до н. э.), в Долине царей недалеко отсюда. Даже тогда она представляла собой главную достопримечательность, и один грек, приезжавший сюда, восхищался «замечательно построенными и достойными обозрения»[256] царскими гробницами. Как говорится в одной из надписей, оставленных там посетителями, «те, кто не видел этого места, вообще ничего не видели, да будут благословенны побывавшие здесь»[257]. По крайней мере шесть гробниц были доступны для путешественников в птолемеевские времена. Наибольшей известностью среди них пользовалась «гробница Мемнона», которую греки ассоциировали с создателем великих поющих колоссов, хотя их возвели позднее при фараоне, взявшем в честь героя то же самое тронное имя Небмаатра, в результате чего возникла путаница.

Хотя более чем за тысячу лет до описываемых событий в долине перестали хоронить царей, она оставалась одним из самых священных мест: ежегодно культовую статую Карнакского Амона доставляли на противоположный берег Нила к гробницам и храмам царских предков. С давних пор частные лица стремились быть похороненными здесь, дабы приобщиться к древней магии, и во времена Клеопатры их мумии продолжали укладывать в более старых гробницах. Сын одного вельможи, Менкар даже вытащил пятисотлетней давности саркофаг дочери Псамметиха II из ее гробницы, чтобы освободить место для себя.

За рекой на восточном берегу, несмотря на разрушения, причиненные войной Фивам, многие из священных храмов города сохранились в целости, в том числе «храм божественной души» Луксора. Если его святая святых украшали сцены мифического оплодотворения Амоном матери одного смертного царя, более чем на тысячу лет предшествовавшего мнимому божественному зачатию Александра, то святилище, построенное по личному указанию полководца, было расписано его изображениями в образе фараона, делающего пожертвования своему всемогущему отцу Мину-Амону. Являясь местом, куда приходил каждый монарх для пополнения духовного потенциала через тайное общение со своим духовным отцом Амоном, храм, вероятно, привлек внимание как Клеопатры, так и Цезаря. Высокие гости, по-видимому, проследовали по парадной дороге со сфинксами по обеим сторонам, которая вела от храма к большому Карнакскому комплексу с птолемеевскими воротами высотой семьдесят футов, где вершилось правосудие, совершались казни и делались пожертвования теми, кто хотел пройти дальше в огромное помещение храма.