Книга Кронштадтский мятеж - Сергей Семанов

В пользу кронштадтских мятежников поспешила раскошелиться даже обедневшая российская буржуазия. Уже б марта из Парижа в Гельсингфорс (с дальнейшим адресом на Кронштадт) полетела следующая телеграмма:

«Русские торгово-промышленные круги Парижа, получившие сведения о событиях в Кронштадте и Петрограде, немедленно приступают к снабжению восставших продовольствием и предметами первой необходимости. Решительные меры будут приняты немедленно. Снабжение Кронштадта можно считать обеспеченным». [443]

Телеграмму подписали: Финансово-торгово-промышленный союз в Париже, Всероссийский союз торговли и промышленности, Совет съездов Торговли и промышленности, то есть самые крупные организации бежавших за границу бывших воротил российского капитала.

По сообщениям эмигрантской печати, от имени Торгово-промышленного союза в пользу мятежного «ревкома» было ассигновано 100 тыс. франков; от имени Русского международного банка В. Н. Коковцов перевел 5 тыс. фунтов стерлингов; от Русско-Азиатского банка — 200 тыс. франков; от страхового общества «Саламандра» — 15 тыс. франков; от Земско-городского комитета — 100 тыс. франков; от банка, «имя которого еще не оглашено», — 225 тыс. франков, и, наконец, один из сотрудников газеты «Руль» от своего собственного имени передал 5 тыс. руб. [444] В этот перечень не входят многие другие более мелкие суммы, поступившие от различных учреждений и частных лиц. Деньги эти по тогдашним масштабам цен были немалые. А между тем с начала мятежа прошло всего лишь несколько дней. Как видно, кронштадтские «борцы за свободу» могли рассчитывать на нечто большее.

Ажиотаж вокруг Кронштадта, поднятый русской буржуазией, осевшей на набережных Сены, был отнюдь не бескорыстен. Нет, речь шла не о выгодах, так сказать, стратегического порядка, когда в Россию вновь вернутся старые хозяева. Разгорался бум уже по поводу выгоды сегодняшней. На биржах Лондона и Парижа, Берна и Брюсселя скопилось огромное количество ценных бумаг и облигаций бывшего царского правительства и русских банков. В прошлом это были действительно ценные бумаги, но теперь они ничего собой не представляли. Хозяева тех бумаг, однако, не спешили выбросить их в мусорную корзину: а вдруг все изменится?..

И вот сразу же после известия о кронштадтском мятеже русские ценные бумаги, до этого продававшиеся буквально за гроши, резко подскочили в цене. Маклеры всех европейских столиц начали скупать их впрок в ожидании скорого восстановления «законной власти» в России. Корреспондент ревельской эмигрантской газеты «Последние известия» сообщал из Парижа об ажиотаже на тамошней бирже: «Достаточно было донестись с далекого Востока струе порохового дыма, достаточно было качнуться колоссу на глиняных ногах (так именовалось Советское государство. — С. С.), как суетливые зайцы и российские дельцы, променявшие поневоле бамбуковые кабинеты на ступени биржи, еще вчера с презрением отклонявшие сделки в русских бумагах, сегодня мечутся в пестрой толпе, наступают друг другу на ноги, размахивают блокнотами и орут:

— Покупайте Нобелевские… Кто продает Сормовские? Покупаю, покупаю…

Но никто не отвечает. Все ощущают, ход событий, и русские бумаги важно и пренебрежительно ждут дальнейших повышений». [445]

Мечты, мечты… Увы, ценные бумаги русской буржуазии «дальнейших повышений» не дождались. По иронии судьбы в те часы, когда в Париже писалась эта шутливо-восторженная корреспонденция, остатки кронштадтских мятежников, бросая оружие, бежали по льду Финского залива по направлению к хмурому чужому берегу…

Этот неприличный энтузиазм реакционных кругов ядовито отметили некоторые наиболее умные и дальновидные эмигрантские публицисты. Чуть позже, когда надежды на «третью революцию», якобы начавшуюся в Кронштадте, рухнули, сменовеховский публицист А. В. Бобрищев-Пушкин язвительно заметил, что «с краской стыда приходится вспоминать, как приветствовали в Париже тех, кого вчера еще с ужасом проклинали…» [446]

Итак, первый крик восторга по поводу мятежа на острове Котлин был для русской эмиграции почти всеобщим. Однако в этом нестройном крике сразу же прозвучали различные ноты.

Своеобразно реагировали на известие о кронштадтском мятеже бывшие врангелевские офицеры, сидевшие в галлиполийских лагерях. Один из очевидцев событий рассказывал: «Первые же вести о нем вызвали страшное волнение среди них и породили поток безудержных фантазий, бредовых идей, диких и абсурдных проектов. Все прочие темы в разговорах отошли на задний план. Одни требовали привести «1-й армейский корпус русской армии» в полную боевую готовность и ждать, когда «союзники» пришлют транспортные суда для десанта; другие подсчитывали, сколько нужно срочно подвести мятежникам мешков муки и банок консервов; третьи принялись за составление списков комсостава будущих «развернутых армий» и т. д. Но в этих неистовствах проглядывали и пессимистические нотки: что делать, если мятеж увенчается успехом? Ведь белые офицеры той эпохи считали «спасение России» своей монополией, а тут вдруг появились какие-то эсеры, меньшевики, «полукрасные», «полубольшевики»… По неписаному «белому символу веры» той эпохи их полагалось вешать и расстреливать, как и всех, кто не исповедовал этого символа. Как же быть?! Реальные события, как известно, вскоре положили конец всему этому, и очень скоро вся белая эмиграция забыла о мятеже». [447]

В те дни Савинков в газете «Свобода» поместил статью с многозначительным названием «Кронштадт и монархисты». В обычном своем витиеватом стиле он вещал: «Гул кронштадтских орудий слышен по всей Европе. Гул кронштадтских орудий — не колокольный ли звон в светлое Христово воскресенье?.. Да, Кронштадту мы, русские, обязаны всемерно помочь. Да, помочь мы должны и продовольствием, и деньгами, и, если возможно, вооруженной силой». [448] А далее Савинков резко выступал против монархистов, которые-де попытаются воспользоваться плодами победившей «третьей революции». Об Учредительном собрании бывший союзник Л. Г. Корнилова также не поминал.

Между тем безработный председатель этого собрания В. М. Чернов уже 8 или 9 марта прибыл в Ригу. [449] Эсеровская «Воля России» стремилась па своих страницах представить кронштадтцев как стопроцентных сторонников «учредилки». [450] Эсеровские круги при этом осуждали и отмежевывались (и за себя, и за мятежников) от монархистов и от врангелевцев.