Книга Судьба венценосных братьев. Дневники Великого Князя Константина Константиновича - Михаил Вострышев

Константин Константинович многое не понимал в России, жил в особенном, хоть и любопытном, но не мире, а мирке и не ощущал особенностей народной жизни. Однажды он высказал странную, если не сказать страшную, мысль, под которой бы подписались большинство членов Дома Романовых, если бы у них хватило духу на это:

«И странно: простой народ вовсе мне не так дорог. Он становится мне мил только облаченный в солдатский мундир» (10 августа 1886 г.).

Императорская чета

Личность Александра III современникам и потомкам, за исключением эпохи советской власти, преподносилась в легендарном ореоле: согнул кочергу, навел в стране порядок, ответил курьеру: «Европа может подождать, пока русский царь ловит рыбу». Исторические анекдоты о предпоследнем монархе сочиняли ради желания засветить нимб над российским самодержавием, превратившимся в XIX веке в маскарадную потеху.

Многие современники отмечали, что Александр III отнюдь не был добродушным и степенным человеком, каким его сделали предания. Он часто сердился, ворчал и нелегко забывал даже малейшую обиду. Его нелюдимость, жизнь преимущественно за городом, отсутствие друзей породили доступность к нему главным образом жуликоватых подобострастных чиновников, умевших использовать государя как средство для личного обогащения.

Воспитание Александр III, которого в детстве прозвали Бульдожкой, получил поверхностное: все внимание родителей было направлено на старшего сына и наследника престола Николая Александровича. Когда цесаревич внезапно 12 апреля 1865 года скончался в Ницце, Александр II вручил его невесту датскую принцессу Марию Софию Фредерику Догмару второму сыну и поручил О. Б. Рихтеру заняться образованием двадцатилетнего нового наследника.

«Оттон Борисович говорил мне, — вспоминает Н. А. Епанчин, — что он пришел в ужас, когда узнал, как пренебрегали образованием Александра Александровича. По-русски он писал едва-едва грамотно, познания его по всем научным предметам были весьма ограничены… Александр Александрович занимался хорошо, усердно исполнял учебную работу и проявил одну из основных черт своего характера — добросовестное отношение к своим обязанностям. Он не был быстр на соображение, но вдумчиво вникал в учебные занятия и, уяснив себе какой-либо вопрос, уже твердо держался усвоенного».

Отношения у Константина Константиновича с Александром III сложились дружелюбные, они чувствовали расположение друг к другу на протяжении всего царствования, чего не было ни с Александром II, ни с Николаем II. Но великий князь смотрел на него только снизу вверх.

«Когда видишь своего Царя, даром, что его хорошо знаешь и что он тебе двоюродный брат, ощущаешь усиление и прилив лихости и молодечества» (6 января 1884 г.).

«Я от всей души люблю Государя и Императрицу, мне всегда у них хорошо и приятно» (25 октября 1885 г.).

«Мы пожирали глазами Государя, медленно шедшего мимо нашего фронта» (1 июня 1886 г.).

«Государь приехал на крестины[71] в измайловском мундире. Я очень ценю такое внимание» (13 января 1891 г.).

«Я заметил, что гнев Государя на Толстого[72] накипает уже давно. Он говорил, что, приняв жену Толстого, он разрешил поместить ей «Крейцерову сонату» в тринадцатый том, рассчитывая, что высокая цена всего издания не допустит быстрого распространения этого произведения. Графиня же стала продавать этот тринадцатый том отдельно и по дешевой цене. Государь, не стесняющийся в выражениях, обзывал графиню весьма нелестными словами, говоря, что она его надула. Я люблю его чистосердечие и искренность» (2 февраля 1892 г.).

«Государь любит моряков и с ними заметно милостивее, чем с другими» (22 октября 1892 г.).

«Государь даже с родными братьями не любит заводить разговоров, выходящих из ряда обыкновенных» (9 ноября 1893 г.).

«За завтраком Государь говорил, что совсем не рад переезжать в «мерзкий Петербург». Это его слова» (30 декабря 1893 г.).

«Я его видел. Он похудел и ослабел. На нем был красный фланелевый халат, шерстяные чулки и красные туфли… Государь произвел на меня такое милое впечатление, он напоминал доброго, но немного капризного ребенка. Все ему неможется, кушанье противно, курить хочется, а табак кажется невкусен; и сидеть, и лежать, и ходить — все неприятно. И вместе с тем в нем проглядывало его обыкновенное благодушие. Такой он был и жалкий, и хороший, и милый» (20 января 1894 г.).

«Чем дальше, тем я себя чувствую свободнее в Государевой семье. Ко мне так добры, что я чувствую себя здесь почти как дома» (16 февраля 1894 г.).

«Царь, между прочим, говорил, что как бы ни был утомлен, всегда на ночь молится Богу не в постели, а стоя перед образами» (3 мая 1894 г.).

«Захарьин[73] его запугал, сказав, что его болезнь — хронический нефрит — неизлечима. Царь очень упал духом и два дня оставался в подавленном, угнетенном настроении. Ночью он плохо спит, постоянно чувствует слабость, и виду него очень нездоровый» (13 августа 1894 г.).

«Царя положили в гроб в Преображенском мундире — как я надеялся» (26 октября 1894 г.).

О дочери датского короля, сестре английской королевы и греческого короля, супруге Александра III Марии Федоровне, или попросту — Минни, Константин Константинович отзывался с восторгом и обожанием.

«Она сидела в кресле на балконе, у нее были распущенные волосы, она очень мила, была со мной крайне ласкова» (13 июня 1882 г.).

«У Императрицы в комнате лежала поднесенная ей прекрасная икона Божией Матери «Утоли моя печали». Императрица не могла запомнить этого названия и назвала ее «Угоди моя покои». Государь хохотал до упаду. Я дразнил Императрицу, что запишу это в свой дневник и через сто лет в «Русской старине» появится этот анекдот. Впрочем, она очень порядочно говорит по-русски» (5 июля 1883 г.).

«К ней я питаю безграничное доверие, она все чувствует и понимает сердцем» (18 декабря 1885 г.).

«Она ко мне очень добра; я нередко замечаю ее взгляд, который она иногда останавливает на мне. В нем столько радушия, он так и греет. Когда я целую ей руку, она всегда целует меня в голову» (4 марта 1890 г.).

Константин Константинович долго любовался императрицей 12 июня 1888 года, когда она беседовала с Измайловскими офицерами, и спустя три дня сочинил посвященные ей стихи:

На балконе цветущей весною, Как запели в садах соловьи, Любовался я молча тобою, Глядя в кроткие очи твои.

Тихий голос в ушах раздавался, Но твоих я не слушал речей: Я как будто мечтой погружался В глубину этих мягких очей.

Все, что радостно, чисто, прекрасно, Что живет в задушевных мечтах, Все сказалось так просто и ясно Мне в чарующих этих очах.

Не могли бы их тайного смысла Никакие слова превозмочь… Словно ночь надо мною нависла, Светозарная вешняя ночь!

Константин Константинович ни разу не вымолвил про Александра III или Марию Федоровну ни единого злого слова, не повторил ни одной грязной сплетни. Это объясняется и добрыми чувствами, которые он питал к императорской чете, и тем, что великий князь представлял собой образец верноподданного, и тем, что он вообще не любил говорить о людях дурное. Он выискивал в каждом человеке хорошее, а плохое не замечал, да и не хотел замечать.