Книга Неуловимый граф - Барбара Картленд

Образ ее почему-то связывался у графа с образом Калисты; возможно, потому, что обе они были еще очень юные, чистые и неопытные, в обеих чувствовалась пронзительная незащищенность, ранимость, вызывавшая у мужчины непреодолимое желание защитить, уберечь их от всех жизненных опасностей и невзгод.

Луч солнца вспыхнул в волосах Виктории в тот момент, когда она стала королевой Англии. Все пэры и их супруги надели свои короны, запели серебряные трубы, и архиепископ представил королеву народу, повернув ее поочередно лицом ко всем сторонам света — к востоку и западу, к северу и югу.

В воздух взвились тысячи разноцветных вымпелов, флажков и шарфов, и оглушительные, радостные крики восторга и ликования завершили торжественную церемонию.

Медленно в толпе других пэров граф стал продвигаться к западным дверям. При выходе он столкнулся с лордом Пальмерстоном.

— Не могли бы вы оказать мне небольшую любезность, Хелстон? — поинтересовался тот.

— Ну, конечно, с удовольствием, — ответил граф.

— Не будете ли вы столь добры, чтобы поехать со мной сегодня вечером, в шесть часов, в Гайд-Парк? — Граф удивленно взглянул на него, и лорд Пальмерстон объяснил:

— Я обещал присутствовать при подъеме Чарльза Грина на его воздушном шаре «Королевская коронация».

Разговор пришлось на минутку прервать, так как лорду Пальмерстону нужно было отцепить свои бархатные одежды, край которых запутался в пышных одеяниях другого пэра. Затем он продолжал:

— Я присутствовал при первом подъеме воздушного шара Грина, три года назад, в Садах Воксхолла. Я был там с графом Д'Орсэем, и мы оба были потрясены этим величественным зрелищем. Возможно, вам известно, что Грин — первый воздухоплаватель, который стал использовать обычный светильный газ.

— Да, помнится, я слышал об этом, — заметил граф.

— После этого Грин перелетел через Ла-Манш и приземлился в герцогстве Нассау, в Германии. Сегодня вечером он поднимется в воздух, чтобы доставить в Париж особое послание о коронации ее величества. — Улыбнувшись, лорд Пальмерстон добавил:

— Будь я помоложе, я, кажется, полетел бы с ним! Однако мне придется удовольствоваться тем, чтобы отправить моему парижскому коллеге, министру иностранных дел Франции, официальное сообщение.

— Грин, без сомнения, выдающаяся фигура среди воздухоплавателей, — сказал граф, — хотя французы, к сожалению, опередили нас в небесах; они достигли замечательных успехов.

— До сих пор Грину везло больше, чем всем другим английским аэронавтам, — ответил лорд Пальмерстон, — поэтому мне хотелось бы сегодня напутствовать его и пожелать ему удачи. Надеюсь, вы составите мне компанию? Мне не хотелось просить женатых мужчин, они, конечно, захотят провести сегодняшний вечер в кругу своей семьи.

— Вашим предложением вы оказываете мне большую честь, — ответил граф общепринятой формулой.

— В таком случае, я заеду за вами приблизительно без четверти шесть, — сказал лорд Пальмерстон. Толпа людей, хлынувшая из дверей Аббатства, разделила их; началась всеобщая сутолока, каждый стремился поскорее найти свой экипаж.

Поскольку Харвеллу не в первый раз приходилось доставлять графа на подобные празднества, его господину не пришлось искать свою карету слишком долго, и вскоре он был уже у себя дома.

Всю дорогу он думал только о Калисте, с тревогой представляя себе, как она, одинокая и беззащитная, бродит по запруженным народом улицам, где кого только не встретишь сегодня; он боялся за девушку, воображая, какие опасности могут ее подстерегать.

Его беспрерывно точила мысль о том, до какого отчаяния она должна была дойти, чтобы расстаться с Кентавром.

Он знал, как сильно она была привязана к своей лошади; все же для него было своеобразным утешением сознавать, что она отдала Кентавра на попечение ему, а не матери; при этой мысли боль в его сердце немного утихала.

Еще до того как поехать в Аббатство, граф зашел в конюшни. Ласково, похлопывая Кентавра по холке, он жалел, что тот, если верить Калисте, всего лишь наполовину человек; ах, если бы он умел говорить!

Как и сказал ему Харвелл, конь был в хорошем состоянии, разве что слегка похудел — и граф раздумывал, сколько времени могло пройти с того дня, как Калиста, покинув гостиницу в Поттерс-баре, лишилась всех денег, что были у нее с собой.

— По-моему, с лошадью все в порядке, — заметил граф, обращаясь к груму.

— Так и есть, милорд. Она только вчера вечером была ужасно голодная, больше ничего.

— Корми ее как следует.

— Обязательно, милорд. Вы что-нибудь знаете о ней, ваша светлость? Откуда она появилась?

— Этого жеребца зовут Кентавр, — ответил граф.

Теперь, возвратившись с коронации и сбросив свою длинную, отороченную горностаевым мехом мантию на руки дворецкого, граф в глубине души надеялся, сознавая в то же время всю тщетность этих надежд, что дома его ждет письмо от Калисты. Однако никакого письма не было.

Коронация закончилась довольно поздно — только в половине пятого, и пока граф добрался от Аббатства до дома, у него оставалось время только на то, чтобы переодеться и быть готовым к без четверти шесть, когда, как они договорились, лорд Пальмерстон заедет за ним.

Оба джентльмена в карете министра иностранных дел в молчании проехали по Хилл-стрит, пока наконец лорд Пальмерстон не задал вопрос, который все время вертелся у него на языке:

— Когда состоится ваша свадьба, Хелстон?

— До конца лета.

— Я надеялся увидеть Калисту на королевском балу, — заметил лорд Пальмерстон, — но так как вас обоих не было, я решил, что вы уехали из города.

— Вы были правы.

— Передайте Калисте, что я с нетерпением жду дня ее свадьбы, и, надеюсь, вам обоим понравится тот подарок, который я уже приготовил для вас.

— Я уверен, что это будет нечто восхитительное, — ответил граф.

Он был рад, что до Гайд-Парка не так уж далеко.

Ему не хотелось отвечать на бесконечные вопросы лорда Пальмерстона или вызвать его подозрение своими невразумительными ответами.

По случаю коронации Гайд-Парк Превратился в огромную, шумную, разноцветную ярмарку.

Здесь знаменитый театр Ричардсона показывал драмы Шекспира, в которых участвовали лучшие актеры того времени, здесь расположились бесчисленные зверинцы и Цирки, павильоны восковых фигур и театры марионеток, не считая разного рода каруселей и народных представлений, палаток с различными чудесами и редкостями, прекрасно демонстрировавшими изобретательность своих владельцев, всеми возможными способами извлекавших деньги из карманов любопытной, охочей до зрелищ публики.

Пробираясь сквозь толпу, заполнившую ярмарку, вместе с лордом Пальмерстоном к месту запуска воздушного шара, граф, поглядывая по сторонам, скользил глазами по вывескам, призывавшим народ посмотреть на удивительных, невиданных толстяков и толстух, на пятнистых мальчиков-леопардов и прекрасных черкешенок, на готтентотскую Венеру, уродливых карликов и даму с двумя головами, на Живого Скелета и дрессированных свинок, а также узнать свою судьбу, которую предсказывали любому, кто пожелает, маленькие ученые лошадки-пони.