Книга Повседневная логика счастья - Габриеле Зевин

Рвота.

Ведро.

Геморрой.

Диарея.

Вода.

Пластыри.

Подгузник.

Лед.

После операции его перевели в изолированное крыло больницы для прохождения месячного курса лучевой терапии. Облучение настолько подорвало его иммунную систему, что к нему запретили пускать посетителей. Он в жизни не чувствовал себя таким одиноким. Хуже, чем после гибели Ник. Ему хотелось напиться, но облученному желудку не под силу переваривать алкоголь. Примерно так он жил до Майи и до Амелии. Человек не может сам себе быть островом. По крайней мере, человеку очень трудно быть островом.

Когда его не рвало и он не впадал в беспокойную полудрему, Эй Джей тянулся за электронной книгой, которую на последнее Рождество подарила ему мать. (По мнению медсестер, электронные книги гигиеничнее бумажных. «Им надо написать это на упаковке», — съязвил Эй Джей.) Обнаружилось, что он не в состоянии дочитать до конца ни один роман. Рассказы шли лучше. Они всегда нравились ему больше. Читая, Эй Джей ловил себя на мысли, что хотел бы составить для Майи новый список рассказов. Она станет писательницей, он не сомневался. Эй Джей никогда не писал книг, но у него имелись мысли по поводу сочинительства, и ему не терпелось поделиться ими с дочерью. «Не спорю, Майя, романы по-своему хороши, но самое изысканное порождение мира прозы — это рассказ. Если тебе покорится рассказ, тебе покорится весь мир, — мелькнуло в голове Эй Джея перед тем, как он провалился в сон. — Надо это записать», — подумал он. Он попытался нашарить ручку, но рядом с туалетным бачком, к которому он привалился, ее не оказалось.

По окончании курса лучевой терапии онколог определил, что опухоль не увеличилась, но и не уменьшилась. Он дал Эй Джею год.

— Речь, вероятно, будет ухудшаться, как и все остальное, — сказал врач неуместно бодрым тоном. Эй Джею это было не важно, он радовался, что вернется домой.

Роальд Даль. Книготорговец (1986)

Юмористическая миниатюра о книготорговце, который придумал необычный способ выуживать у клиентов деньги. В том, что касается персонажей, — обычная для Даля палитра гротескных приспособленцев. В плане построения сюжета — затянутая развязка, что тоже не спасает рассказ. «Книготорговец» не должен был попасть в этот список — у Даля есть и получше. До «Агнца на заклание» ему вообще как до неба. И все-таки я его включил. Почему, если известно, что в нем нет ничего особенного? Ответ прост: твоему папе близки его персонажи. Они для меня не пустой звук. Чем дольше я торгую книгами (и, как бы сентиментально это ни звучало, чем дольше живу), тем больше убеждаюсь, что в этом вся соль. В том, чтобы найти связь, мой книжный червячок. Просто найти связь.

Э. Дж. Ф.

Это же так просто, думал Эй Джей. Майя, хотел сказать он, я все понял. Но мозг ему не давал.

Когда нет своих слов, мы говорим чужими.

Мы читаем, чтобы видеть, что мы не одиноки. Мы читаем, потому что одиноки. Мы читаем, и мы не одиноки. Мы не одиноки.

В этих книгах моя жизнь, силился сказать он. Прочти их, и будешь знать, что у меня на сердце.

Нельзя сказать, что мы романы.

Он почти нащупал нужную аналогию.

Нельзя сказать, что мы рассказы. Хотя в тот момент жизнь казалась ему похожей на рассказ.

В конечном счете мы — собрания сочинений.

Он много прочел на своем веку и знал, что не бывает сборников, составленных сплошь из шедевров. Есть удачные рассказы. Есть неудачные. Если повезет, попадется что-нибудь яркое, исключительное. По большому счету только такие вспышки и запоминаются, да и то ненадолго.

Увы, ненадолго.

— Папа, — сказала Майя.

Он силился понять, что она говорит. Движения губ и звуки. Что они означают?

К счастью, она повторила:

— Папа.

Да, папа. Папа это я. Папа это тот, кем я стал. Отец Майи. Ее папа. Папа. Какое слово. Какое большое маленькое слово. Какое слово и какой смысл! Он заплакал. Его сердце переполняли чувства, но слов, чтобы его облегчить, не было. Я знаю, для чего нужны слова, думал Эй Джей. Они позволяют нам меньше чувствовать.

— Нет, папа. Пожалуйста, не надо. Все хорошо.

Майя обняла его.

Читать стало трудно. Если он очень старался, то еще одолевал короткий рассказ. Но не роман. Писать легче, чем говорить. Хотя писать тоже непросто. Он писал по абзацу в день. По одному абзацу для Майи. Немного, но это все, что он мог ей дать.

Ему хотелось сказать ей что-то очень важное.

— Тебе больно? — спросила она.

Нет, думал он. В мозгу нет болевых рецепторов, потому мозг не чувствует боли. Как ни странно, процесс выживания из ума проходит безболезненно. Эй Джею казалось, что это неправильно.

— Тебе страшно? — спросила Майя.

Смерти я не боюсь, думал Эй Джей. Но меня немного страшит, как мало меня остается. С каждым днем все меньше. Сегодня я мысли без слов. Завтра я буду телом без мыслей. Ничего не поделаешь. Но, Майя, ты сейчас здесь, и поэтому я рад быть здесь. Даже без книг и слов. Даже без ума. Как же, черт возьми, об этом сказать? Как хотя бы начать?

Майя смотрела на него и тоже плакала.

— Майя, — сказал он. — Важно всего одно слово.

Он силился определить, понимает ли его дочь. Она нахмурила лоб. Эй Джей видел, что не сумел внятно выразиться. Черт. В последнее время он изъясняется какой-то тарабарщиной. Если он хочет, чтобы его понимали, лучше ограничиваться односложными ответами. Но некоторые вещи одним словом не объяснишь.

Он попробовал еще раз. Он никогда не перестанет пробовать.

— Майя, мы есть то, что мы любим. Мы есть, потому что любим.

Майя покачала головой:

— Прости, папа. Я не понимаю.

— Мы — это не то, что мы собираем, покупаем, читаем. Пока мы здесь, мы только любовь. Вещи, которые мы любили. Люди, которых мы любили. Мне кажется, это и есть то, что остается после нас.

Она опять покачала головой:

— Я не понимаю тебя, папа. Стараюсь понять, но не могу. Может, позвать Эми? Может, попробуешь напечатать?

Эй Джей вспотел. Разговоры перестали быть развлечением. Как легко они давались ему раньше. Ладно, подумал он. Одно слово так одно слово.

— Любовь… — промычал он, взмолившись, чтобы получилось похоже.

Майя нахмурила брови.

— Кровь? — переспросила она. — Ты поранился, папа?

Он кивнул. Майя взяла его руки в свои и внимательно оглядела. Его руки были холодными, но теперь они согрелись. Кажется, сегодня ему почти удалось. Возможно, завтра нужные слова найдутся сами.