Книга Скрипачка - Татьяна Бочарова

И вот теперь он совершенно один, никого нет, ни друзей, ни близкого, преданного человека…

Нет, неправда. Один человек есть. Напрасно Валерка старается даже мысли не допустить об этом. Все равно себя не обманешь. Кого угодно можно надуть, только не себя.

Валерка с ясностью вспомнил тот день, когда Аля в первый раз пришла на репетицию в оркестр. Он лаялся с Чегодаевым из-за очередного своего опоздания, Васька требовал писать объяснительную, Валерка отбрыкивался, потому что объяснять было нечего, он таких записок сто штук накатал за последние месяцы. И в это время подошла она.

— Гляди, это новенькая наша. — Васькины глазки сразу стали маслеными. — Бажнина Алина. Алечка. Скрипачка.

Ее взгляд задержался на нем чуть дольше, чем обыкновенно при знакомстве. Совсем чуть-чуть, капельку дольше. Но Валерка это заметил. Оцепенение и вялое равнодушие ко всему, овладевшее им в последнее время, начало рассеиваться.

— А ты ей понравился, — зло и весело пробормотал Васька, когда новенькая отошла на свое место. — Ей-богу, у меня глаз алмаз на такое. Ишь как зыркнула.

Алька в оркестре прижилась быстро, периодически уезжала с репетиций на чегодаевской «десятке», весело болтала с ребятами в курилке, но время от времени Валерка, случайно обернувшись, ловил на себе взгляд ее внимательных, темных глаз. Все он, конечно, видел, не слепой же, в самом деле. Но не до того ему было, пока Верка жила дома и каждый день существовала опасность, что она уйдет и заберет с собой Дениса. А потом просто не осталось у него сил ни на что.

После стычки с Кретовым Валерка почувствовал, что ему абсолютно все равно, что с ним будет дальше. Он готов был уйти из оркестра и вообще завязать с музыкой, пусть все катится к черту, плевать! Не может он больше так. Если бы кто-то поговорил с ним — просто, по-человечески, без дежурной жалости и отстраненного сочувствия…

Тут-то и пришла к нему в номер Алька. Ничего особенного она вроде бы не сказала, никаких таких слов, но почему-то Валерке стало легче. А может, дело было не столько в словах, сколько в самой Альке? Было в ней что-то такое, что притягивало многих, какая-то жизненная сила, искренность, теплота…

Так или иначе, но после ее визита Валерка вдруг ощутил, что жизнь продолжается, что ничего еще не потеряно безвозвратно, можно вернуть и интерес к работе, и уважение к себе, и… И, кто знает, до чего еще бы он дозрел в тот день, получив у Кретова прощение и разрешение остаться в оркестре, если бы все не кончилось так ужасно?

А теперь что? Остается только локти кусать, что был таким дураком, поддался своей слабости, поплыл по течению, не поняв, что проходит мимо чего-то важного, серьезного в своей жизни. Если бы только Валерка знал, что Алька окажется единственной, кто не поверил в его виновность, что она, не задумываясь, пойдет на риск, пытаясь вытащить его отсюда! Если бы только мог предположить, что он так много для нее значит!

Лучше и не думать об этом. Сейчас важно заставить Альку остановиться, любой ценой заставить! Нечего ей мелькать под носом у тех, кто на самом деле угробил Кретова, это смертельный номер. И сюда ей ходить нечего, только душу травить им обоим. Все равно ничего уже не изменить.

30

Алька открыла глаза. Светло, — значит, ночь прошла. Ничего не случилось, она жива, дом не взорвали, квартиру не подпалили, что еще им там в голову может прийти. На раскладушке тихо посапывала Галя, на полу, завернувшись в одеяло, спал Андрей.

Алька тихо, стараясь не шуметь, слезла с тахты и прошлепала на кухню. Поставила чайник, разбила яйца, добавила молоко, перемешала. На работу сегодня она не пойдет. Будь что будет, потом как-нибудь объяснит Ирке, почему прогуляла перед самым концертом в Большом зале Московской консерватории. После завтрака они с Андреем на первой электричке отправятся в Александров. Андрей вчера сказал так:

— Если они настолько волнуются из-за твоей поездки на дачу, значит, там действительно что-то было важное, чего ты не заметила, отвлекшись на соловьевские вещи. Надо искать труды Кретова, скорее всего, в них разгадка, и очень вероятно, что часть их все же осталась на даче. Эту часть искали, но не нашли и опасаются, что ее обнаружишь ты, поэтому угрожают: не предпринимай, мол, никаких шагов. Звонить никому нельзя, телефон может прослушиваться.

Этот разговор происходил в ванной, под шум льющейся воды, потому что Андрей не исключал наличие тайно установленных в квартире «жучков».

— Ты уж мне поверь, я за время работы у шефа многого навидался, собаку на этом деле съел. — После консерватории Андрей неожиданно для всех стал охранником. «Лучше хороший охранник, чем плохой пианист», — объяснил он свое решение. И если честно, это занятие ему больше подходит.

Скрипнули половицы. На кухню вышла Галя, сладко зевнула, протерла ладонью глаза. На узком, удлиненном личике ее горел яркий румянец, как у детей после сна. От нее веяло спокойствием, уютом, домашней простотой, и на мгновение Алька ощутила незлую зависть: хорошо, наверное, быть вот такой — всегда довольной, терпеливой, нетребовательной, мягкой и умиротворенной. Почему ей, Альке, так не удается?

— Доброе утро, — весело проговорила Галя и снова зевнула.

— Привет! — Алька налила девушке кофе, поставила перед ней тарелку с омлетом. — Прости, что заставила вас вчера тащиться сюда на ночь глядя.

— Ничего, — беспечно отмахнулась Галя. — Даже интересно.

Интересно ей! Вот дуреха. Посмотрела бы Алька на нее, если бы перед ее носом свалился с потолка остроугольный софит. А впрочем, чего удивляться, ей лет-то сколько.

— Ты где учишься? — спросила она Галю.

— В медучилище. Кончаю в этом году. — В Галином голосе звучала гордость.

— А с Андреем где познакомилась? — довольно бесцеремонно поинтересовалась Алька.

— Я ему уколы делать приходила, когда он болел. Недавно совсем. Я в поликлинике на полставки работаю.

— Вот не думала, что от гриппа делают уколы, — удивилась Алька.

— А у него вовсе и не грипп был, — серьезно ответила Галя.

— А что?

— Воспаление легких, причем двухстороннее.

— Ладно людей пугать, — послышался недовольный голос Андрея, и он появился на пороге перед девушками. Вид у него был смущенный.

— А почему нельзя сказать правду? — наивно полюбопытствовала Галя.

— Потому, — сурово отрезал Андрей.

Алька отвернулась к плите, чтобы скрыть улыбку. Ловко девчонка его заложила: это значит, он сюда сразу после воспаления легких прибегал — в последний раз убедиться, что она, Алька, не передумала. Чувствовал, что с Галей может получиться серьезно. То-то лицо у него такое красное было, а говорил — с морозу.

— Завтракайте быстрее, нам с Алей на электричку успеть надо. — Резковатым тоном Андрей пытался скрыть неловкость от своего разоблачения.