Книга Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890-1918 - Мария Романова

– Да это все бабские дела, совсем неважные, – говорила она. – Для вас здесь есть много более полезной работы.

Вскоре я прекратила попытки ее убедить и оставила управление бабьим царством, столь хорошо ей известным и столь непостижимым для меня, полностью в ее руках. Однако позднее, когда я набралась опыта, то начала выдвигать предложения самостоятельно. Она всегда их принимала во внимание и позже выполняла с большой готовностью. Только два раза – и это случилось гораздо позже – мне пришлось вмешаться и лично расследовать ссору. Старуха была права. Я еще не видела разницы между несущественными мелочами и обстоятельствами, достойными внимания.

Все наши врачи, за исключением одного, приехали из одной и той же московской больницы. Все эти люди имели основательную подготовку, знали свое дело и работали спаянно. С другой стороны, начальник госпиталя был очень молод, совсем неопытен и не имел представления о том, как управлять большим госпиталем.

Полноту власти возложили на главврача, и хотя в своей области он был чрезвычайно сведущ, но не умел поддерживать дисциплину, его подчиненные вскоре стали нерадивыми, особенно санитары.

Будучи главной медсестрой, я не имела никаких обязанностей в палатах, а так как это оставляло мне недостаточно работы, я начала помогать в операционных и перевязочных палатах – эта работа с самого начала восхищала меня. Через некоторое время врачи доверяли мне делать самые сложные и важные перевязки, и ни одна операция не проходила без моего участия. Если ночью случалось что-то непредвиденное, меня поднимали с моей теплой постели, и, накинув белый халат поверх ночной рубашки, я бежала, дрожа, в операционную. Позже, когда у нас стало столько пациентов, что пятеро врачей не успевали выполнить всю работу, мне по необходимости приходилось выполнять небольшие операции, такие как извлечение пули или ампутация пальца на руке. Сначала ответственность страшно пугала меня, но вскоре я привыкла к ней. Иногда мне случалось делать обезболивание, и если у нас было много операций, то выходила из операционной, покачиваясь как пьяная от паров хлороформа.

У нас были тяжелые времена. Когда в 1915 году фронт приблизился к нам и мы должны были увеличить количество коек, то иногда принимали очень большие партии раненых и тогда работали без отдыха днем и ночью. Раненые поступали с фронта в таком состоянии, что требовалось две или три ванны, чтобы отмыть всю глубоко въевшуюся грязь, скопившуюся за долгие месяцы их пребывания в окопах. Волосы приходилось сбривать, одежду – сжигать. Фронт находился всего лишь в ста пятидесяти милях от Пскова, но раненые, которых мы принимали, обычно проводили несколько дней в пути, преодолевая это расстояние в товарных вагонах без всякого ухода. Их повязки были жесткие, как будто деревянные, пропитанные запекшейся кровью, испачканные гноем и полные паразитов. Снимать такие повязки для медсестры было почти так же больно, как и самому пациенту. Здесь я должна сказать, что между фронтом и тылом курсировало большое количество хорошо оснащенных санитарных поездов, но их никогда не хватало. Мы видели их очень редко, так как они – большинство из них – шли по особому расписанию прямо в Санкт-Петербург или в Царское Село и останавливались в Пскове, только если пациентам была необходима срочная операция. Те товарные вагоны, которые принимали мы, с грузом грязи, страданий, запущенности и бедности, редко можно было увидеть в столице; их обычно отправляли в провинциальные города.

В начале войны военный департамент приготовил для раненых более двадцати тысяч коек в Пскове, и теперь весь город выглядел как один огромный госпиталь. Все школьные здания были полностью или частично реквизированы, и это обстоятельство вызывало бесконечные недоразумения и ссоры со школьными властями. Также существовала давняя и длительная вражда между военным департаментом и Красным Крестом.

Красный Крест был независимой организацией. В его распоряжении имелись большие денежные суммы, и он был в состоянии оборудовать свои лечебницы так, что это вызывало зависть тех, кто работал в госпиталях военного ведомства, учреждениях, на которые выделялись очень незначительные средства; они были недостаточно оснащены, и их персонал был не только малочисленный, но зачастую и неопытный.

Получая сообщения о позорной запущенности и плохом управлении делами в этих военных госпиталях, я решила вскоре после своего приезда в Псков предпринять расследование. Я могла провести его только поверхностно, так как у меня не было официальных полномочий. Но я начала без предупреждения посещать военные госпитали, всегда стараясь приехать неожиданно. Во время этих своих неожиданных визитов по страху чиновников и служащих этих госпиталей я видела, что у многих совесть неспокойна. Особенно отчетливо я помню одно мое такое посещение казарм, где находились несколько сотен больных и раненых военнопленных. Первой трудностью было найти дежурного врача. Наконец он прибежал с заспанным и распухшим лицом. Белье в палатах, так же как и сами пациенты, было грязным. Очевидно, и кормили их плохо, потому что все они выглядели измученными и слабыми. В перевязочной было далеко до чистоты. Все было в таком беспорядке, что я посчитала необходимым в этом случае позабыть о своей робости. Я послала за главврачом и громко отругала его. Это был первый раз в моей жизни, когда я кого-то ругала. Главврач, гинеколог по специальности, был так перепуган, что от заикания едва мог отвечать на мои вопросы.

Несколько таких инспекций убедили меня, что военным госпиталям нужна помощь хотя бы постельным бельем и перевязочными материалами. Я написала письмо императрице, спрашивая ее, не может ли она для них что-нибудь сделать. Ей это было бы легко; в прошлом она организовала в Зимнем дворце мастерскую и кладовую для хранения постельного белья и перевязочных средств. Но ее ответ на мое предложение не был обнадеживающим. Она намекала, что я вмешиваюсь не в свое дело и что мне лучше заниматься своими собственными обязанностями. Однако ее письмо заканчивалось сообщением о том, что она планирует как-нибудь приехать в Псков, чтобы получить возможность удостовериться в справедливости моего отчета. Так что моя первая попытка проявить инициативу не имела большого успеха.

Императрица все-таки приехала в Псков, но это не изменило к лучшему ситуацию в военных госпиталях. Однажды поздно вечером, кажется, в ноябре в госпиталь приехал губернатор Пскова с телеграммой. Он сообщил мне, что императрица Александра приезжает на следующее утро, но просила не говорить мне об этом; это должно было быть сюрпризом. Тем не менее мы обсудили детали приема и составили распорядок на этот день, прекрасно зная, что такой визит не может проходить без всякого плана. Одна деталь: из-за ее больного сердца ее всегда нужно было нести вверх по лестнице, и поэтому люди и кресло должны быть готовы заранее.

Я пошла на станцию встречать поезд. Императрица была удивлена, увидев меня там, и разочарована тем, что ей не удалось сделать мне сюрприз. Казалось, она не понимала, что такое событие, как визит российской императрицы в город Псков, не может пройти по воле случая или незамеченным. Прямо с вокзала она поехала со мной в мой госпиталь, где ее встретили сотрудники госпиталя и ученицы церковной школы во главе с директрисой. С императрицей приехали две ее дочери и мадам Вырубова. Все они были одеты в форменные платья сестер милосердия. Раненые, которым заранее сказали о приезде императрицы, были просто сбиты с толку видом этих четырех сестер милосердия, одетых одинаково. Во всех палатах лица раненых выражали удивление и даже некоторое разочарование, как будто они представить себе не могли, что одна из этих женщин может быть их царица.