Книга Шолохов - Валентин Осипов

«Написал несколько охотничьих рассказов» — такую строчку вывел он в автобиографии под датой «1932 г.». Такое заманчивое извещение для всей страны стало загадкой — где же рассказы? В печати их никто не видел. Если уничтожены, то зачем и почему? Сколько же тайн порождено необычным шолоховским характером.

Меж тем предуготованы ему в этом году не только шквал тревог, но и преинтереснейший калейдоскоп повседневья. Вот просьба к москвичам-друзьям: «Кончилась у меня, братцы, бумага. Писать не на чем. Все черновики исписаны… Пришлите…» Или такое письмо: «Мучают меня всяческие поездки, не дают работать…» Или — письмо своему редактору: «Хреново вы поддерживаете связь со мной, я — в обиде…» Вот Левицкой о ее сыне: «Для Игоря и о Игоре: я ведь давно замечал, что он собирается жениться. Замечал еще с той поры, когда он отрастил себе позорные донжуановские усики и некое подобие эспаньолки, но я молчал. Думал, что у него „проснется совесть“ и он скажет: „женюсь я, братушка, а посему приезжай на свадьбу“. Но этого не случилось, к моему сожалению… Однако из этого не следует, что я задним числом не выпью за продолжение рода Левицких». Или вдруг снабжает одного своего приятеля по охоте и рыбалке тремя книгами: романом Петера Фрейхена «Великий ловец» из быта эскимосов, «Декамероном» Боккаччо и «Книгой назиданий» Усамы Мункыза, древнего арабского писателя и полководца. Или такая деталь в одном из писем: «Где обещанная мне кривая трубка? Кстати: не подумайте, что я хочу копировать хозяина, упаси бог! Ходишь с ружьем, и кривая трубка не отягощает зубы, касаясь подбородка, а прямую надо держать, стиснув зубы, в руку же взять нельзя, руки заняты ружьем. Понимаете?» Кто же этот хозяин, от которого он отмежевался в своем увлечении курительной трубкой? Нетрудно угадать — Сталин!

В октябре было письмо и самому Сталину — с рацпредложением, как надо усовершенствовать такую-то деталь сеялки: «Поможет сохранить большое количество зерна». Вот как хотел быть полезным стране.

Неисповедим внутренний мир всего-то 27-летнего писателя. Он и сам себя не всегда узнает. Этим летом совсем уже неожиданное чувство встрепенулось в душе этого заядлого охотника. Неужто рикошет от охотничьих рассказов? Пишет Левицкой: «На той стороне Дона, в степи, верстах в 80 от Вёшек увидел волка. Поднялся он из травы… я стукнул его из винтовки… Он еще был жив, когда я подошел к нему… Он повернулся ко мне головой (какого же труда стоило ему занести задок!), прижал уши, клацнул два раза зубами. И вот не забуду его глаз. Такая в них была нестынущая ненависть, что как будто даже зрачки у него дымились… Мне после этого стало как-то не по себе».

Еще поделился, как выхаживал раненую стрепетку, да не без юмора: «На дню по три раза хожу за станицу ловить ей кузнецов (кузнечиков. — В. О.), к вящему удивлению баб, которые зело недоумевали, видя меня (женатого-то человека) за столь детским занятием. Стрепетка вначале не принимала пищи, кормил я ее насильственно, а потом приобвыкла и стала пить из ложки и десятками пожирать кузнецов… Крыло у нее так и не срослось… Было такое ощущение, что я потерял родного, близкого сердцу человека… Непременно из меня какой-нибудь непротивленушко формируется…»

Глава шестая

«СТАЛИН ЧАСТО ИСКАЛ ГЛАЗАМИ…»

В октябре — выделю этот месяц в особую главу — два события вошли в жизнь Шолохова. И каждое с далеко идущими последствиями.

Он вступил в партию и был в ней до последнего дня жизни.

От самого Сталина выслушал оценку Мелехова, и она явилась установочно-официальной на долгое время, даже после смерти вождя.

Партвласть: пощечина и тост

Как мы уже знаем, еретик во многих своих оценках того, что происходит в стране, Шолохов становится членом Всесоюзной коммунистической партии большевиков.

Его никто к этому не принуждал. Писательский люд редко когда заставляли вступать в партию. Доброволец! Он полностью разделял то, что записано и в программе, и в уставе. Из них воодушевляюще явствовало, что в интересах всех угнетенных и обездоленных надо быть активным в строительстве социализма и коммунизма и активно же бороться с тем, что мешает этому строительству. Надо быть активным для народного счастья… Чего-чего, этого Шолохову не занимать.

Он еретик — но не противник. Знает трудную судьбу своей страны и хочет видеть ее сильной и красивой. Познал беды-тяготы своего настрадавшегося народа с детства — хочет ему благополучия и покоя.

Шолохов догадывался, отчего он, как член партии, нужен райкомовцам. Не для почетного пребывания в их рядах. Им сейчас очень нужен такой комиссар-атаман, которой помог бы сопротивляться смертному несчастью. Становилось ясно — нагрянул голодомор. Не голод, ибо это не только результат засухи, но в главном это итог преступной политики бездумного выкачивания зерна.

Догадывался он и о том, что партийцы в крайкоме и выше такое его новое качество не очень-то будут приветствовать. И без того мешал строптивец!

Из-за положения на Дону нервы у Шолохова были натянуты до предела: не быть бы взрыву. Так и случилось — в Москве.

Это произошло дома у редактора «Нового мира» Ильи Гронского во время вечернего застолья. Хозяин взялся познакомить Шолохова с крупным в партийной иерархии чином — Алексеем Ивановичем Стецким, заведующим Отделом пропаганды ЦК.

Шолохов подошел к нему, напевая «Стецкие — Марецкие…». А Марецкий-то, знакомец Стецкого, был с клеймом: бухаринец, как это определил самолично товарищ Сталин. Тут Стецкий, чтобы решительнейшим образом отмежеваться от врага партии, вскочил и ударил Шолохова, однако получил сдачи. Гронский в ужасе сгреб вёшенца и оттащил в другую комнату. Еле-еле помирил. До Сталина докатилась эта история. Как-то стал расспрашивать о ней Шолохова, но разговор, по счастью, остался без последствий.

…Вождь и три влиятельных члена Политбюро — Молотов, Ворошилов и Каганович — без всякого чванства пожаловали в особняк Максима Горького на Малой Никитской, чтобы побеседовать с писателями. Здесь решили собрать тех, кто мог бы поддержать идею создания Союза писателей. Пригласили почти 50 творцов. Тут и Фадеев, и Катаев, и Леонов, и Сейфуллина, и Михаил Кольцов, и Багрицкий, и Маршак, и Панферов.

Красив причудливый по архитектуре и убранству дом Горького. Он ему подарен после возвращения из Италии. До революции этот особняк принадлежал знаменитому богачу-меценату Рябушинскому. Взошли верховные партийцы со Сталиным во главе по изящно украшенной и ласково изогнутой лестнице на второй этаж. Хорошо в гостиной — и просторна, и уютна: стены в деревянной облицовке, картины, скульптуры. Двери широко распахнуты. Не все вместились, а слышать-видеть хотелось. Писатели расположились всюду: и в кабинете, и в проходах, и в библиотеке…

Сталин всех покорил, ибо не был равнодушен. Один из присутствующих, критик и литературовед Корнелий Зелинский, догадался вести записи, и одной из первых стала такая: «Товарищ Сталин быстро и внимательно оглядывает присутствующих…»

Горький и Сталин пригласили писателей выступать.