Книга Нарышкины, или Строптивая фрейлина - Елена Арсеньева

Когда я вышла из рынка, начал сгущаться туман, и я еще больше заторопилась.

Я обычно избегала ходить по Адмиралтейской, даже если надо было путь сократить: слишком уж тягостные воспоминания связывали меня с этой улицей, на которой жил Жерве! Вот и сейчас пошла, дай Бог памяти, Демидовым, что ли, переулком, как вдруг на прелестном новеньком Демидовом мосту через Екатерининский канал я издалека увидела высокого офицера в каске, стоящего около перил и со вниманием разглядывающего прохожих.

Что-то знакомое почудилось мне в его атлетической, необычайно внушительной фигуре, а еще более знакомое – в согбенной фигуре кучера скромного экипажа, притулившегося у въезда на мост. У этого старика была очень маленькая голова (даже треух ее не слишком-то увеличивал!) для этих широченных плеч и чрезмерно длинных, ухватистых рук.

Я глазам своим не верила. Да ведь это Илья Байков, знаменитый кучер императора Александра Павловича, прослуживший ему около четверти века, а потом отправленный на почетный покой с пенсионом, которому могли бы позавидовать генералы! Впрочем, было известно, что нынешний государь Николай Павлович частенько призывал Байкова повозить его по петербургским улицам, особенно когда отправлялся в те свои поездки, в которых желал бы сохранить инкогнито, ибо персоны его нынешних кучеров народу изрядно примелькались и были достаточно известны, а Байкова успели уже забыть.

Да, без сомнения, этот высокий мужчина на мосту – император…

Что же делать? Раскланяться? Но не стала ли я случайной свидетельницей некоей интрижки, которую он намерен завести? Не удалиться ли подобру-поздорову, чтобы не узнать тайны, которой лучше не знать?

Я заспешила через мост, старательно пряча лицо в глубоких полях моего капора и огорчаясь, что мещанки, к которым я теперь принадлежала по одежде, не носят вуалей, а мантоньерки, ленты капора, завязанные под подбородком в бант, хоть и были довольно широки, но спрятать лицо все же не могли помочь. Надежда была на туман и на расстояние. Я опустила голову и почти бегом постаралась миновать императора, да и потом не замедляла шагов.

Мне вдруг стало досадно. Эрмитаж! Его авансы! Его желание видеть меня вновь при дворе! Какая ерунда! Он и думать обо мне забыл и сейчас, конечно, выслеживает какую-нибудь глупенькую пташку, чтобы опьянить ее своим всепобеждающим обаянием или просто подкупить!

Мне стало горько от ревности, но я усмехнулась. В этой ревности я сама виновата. Чтобы избавиться от этого тягостного чувства, мне нужно было только и сделать, что вернуться ко двору и подчиниться его власти! И тогда… тогда посмотрим, не забудет ли он все свои «васильковые чудачества» ради меня. Ведь только от меня зависит, сколь долго продлится его увлечение мной!

Может быть, я сумею удержать его надолго? Отвлечь даже от Нелидовой?

Конечно сумею, ведь существует предсказание Сильвестра Медведева!

Это был миг слабости, миг уступки дешевому, расчетливому тщеславию, за который мне стыдно до сих пор, я в жизни не упомянула бы о нем, когда б не была накрепко убеждена, что никто, кроме меня, об этом не узнает…

Итак, вся в разброде противоречивых мыслей, я пробежала мост и свернула на набережную Екатерининского канала и тут услышала за собой перестук колес по булыжной мостовой и звук четких, уверенных шагов. Украдкой глянула через плечо – и чуть не ахнула, увидав совсем близко экипаж с характерной фигурой Байкова, а буквально в двух шагах – незабываемое лицо императора, на твердых губах которого блуждала уверенная, победительная улыбка.

Конечно, он смеялся надо мной! Княгиня Юсупова, одетая со смехотворной мещанской скромностью, совершает свой моцион по грязным и мокрым улицам Петербурга! Сейчас окликнет… Вот стыд! Как же я буду объясняться?

– Не одиноко ли вам, сударыня? По странному совпадению, я тоже чувствую себя одиноким, – со своим характерным смешком сказал император.

Мне надо было, конечно, остановиться, обернуться, признав свое поражение, и сделать реверанс, однако я была слишком удручена этой встречей, слишком растерянна, и ноги мои машинально продолжали двигаться.

– Обернитесь, сударыня, – окликнул он громче. – Дайте взглянуть на вас и взгляните на меня. Кто знает, быть может, мы понравимся друг другу. Поверьте, я умею развеселить даму! А та, которая развеселит меня, получит такие подарки, что с нетерпением будет ждать новой встречи! Быть может, вас смущает моя скромная офицерская шинель? Уверяю вас, это лишь дань интриге, тайне…

Я споткнулась. Или он предлагает игру в неузнавание, или в самом деле не узнал меня в тумане и в этой одежде? Смешно – оказывается, я чуть не приревновала его к самой себе!

Что делать? Продолжать предложенную игру? Довести его до дома Варвары Петровны и там открыться?

Но какие вопросы мне задаст император? По какой причине княгиня Юсупова завела приватное жилище и по какой причине бегает в простой одежде по улицам? Не решит ли он, что я ищу мужчин и привожу их к себе для тайных утех, подобно какой-нибудь блудливой Лукреции Борджиа? Можно, конечно, притвориться, что я просто навещала нянюшку, однако мое платье непременно наведет этого проницательного человека на ненужные размышления…

Нет, надо постараться скрыться. Свернуть в проулок, пробежать по-над забором: экипаж здесь не проедет, и государь поневоле отстанет.

Кромка земли, которой я намеревалась пробраться, была грязна, я повыше подняла юбки, ступив на нее, и тут же услышала неподалеку исполненный похоти голос:

– Если вы сами хотя бы вполовину так хороши, как ваши ножки, мне повезло! Не опускайте юбки, не бойтесь забрызгать ваши чулочки – клянусь, уже через час у вас будет столько денег, что вы сможете хоть по две пары лучших французских чулок надевать на каждую ножку!

Боже мой! Да не ослышалась ли я?! Какая пошлость! Что он говорит?!

Нет, теперь мне никак нельзя быть узнанной! Он почувствует себя униженным, а значит, разозлится. Я знала, каким может быть разгневанный император. Он мне никогда не простит, если узнает, что я видела его таким, слышала такой его голос и такие слова!

Итак, я прикоснулась к некоей тайне, которая могла стать для меня опасной, а для императора – унизительной, если не позорной.

Да, я обрекла себя на добровольную опалу, но я вовсе не желала испытать опалу вынужденную. Даже страшно представить, во что может вылиться его гнев, если он поймет, с кем заигрывал. Бежать, бежать!

Но только я попыталась ускорить шаги, как подошвы моих башмаков разъехались, и я не упала лишь потому, что успела схватиться за ограду и повиснуть на ней, однако идти не могла и беспомощно перебирала ногами, больше всего заботясь о том, чтобы скрыть лицо.

– От меня не убежишь! – торжествующе воскликнул император. – Даже и не пытайся!

Я рванулась изо всех сил, снова чуть не упала – и тут меня кто-то подхватил. В первую минуту я подумала, что кучер Байков отправился помогать своему господину, однако это оказался не старик, а какой-то высокий очень молодой мужчина в черном. Щеки его заросли щетиной, глаза яростно блестели.