Книга Посылка - Себастьян Фитцек

Эмма споткнулась и больно ударилась ладонями о край бетонных ступеней.

Она перевернулась на спину и начала пинаться, как всего несколько часов назад с Паландтом. Но сейчас она была в носках, а без тяжелых сапог вряд ли получится причинить Филиппу боль, не говоря уже о том, чтобы сбросить его с себя.

– Эмма! – Филипп схватил ее уже за обе лодыжки. Края ступеней врезались ей в спину, но она все равно продолжала ползти наверх. Пока Филипп не заорал «Хватит!», нагнулся вперед и ударил.

Сильно. Сильнее, чем сегодня утром, когда залепил ей пощечину, чтобы привести в чувство.

Голова Эммы запрокинулась и ударилась о бетонные ступени, из глаз посыпались искры. Когда она снова открыла глаза, ей показалось, что она смотрит на Филиппа через треснувший калейдоскоп.

Из разбитой губы у него текла кровь, значит, она все-таки попала ногой.

Не хорошо.

Эта маленькая травма еще больше разъярила его, как смертельно раненное животное, и скорее придала ему сил, чем лишила их.

Она же не знала, как оказать отпор мужу. Одна его хватка за лодыжки казалась невыносимой.

Эмма хотела, чтобы он прекратил.

Чтобы это наконец-то закончилось.

Боль. Насилие.

Ложь!

Филипп воспользовался ее внезапным бездействием. Навалился на нее всем своим весом, как страстный муж на свою жену, которую хочет взять прямо на подвальной лестнице, только Филипп хотел заняться не любовью, а поступить совсем наоборот.

– Помогите! – закричала Эмма, хотя не знала кому. Ей казалось, что она кричит громче, чем получалось в плохо освещенной реальности подвала.

Эмма закрыла глаза, и тут же исчезла дешевая вагонка на стенах, пластмассовое кашпо под перилами, распределительная коробка у входа, который был виден, только если запрокинуть голову, и дверь в «лабораторию» Филиппа в самом низу лестницы.

И конечно, исчез Филипп. К сожалению, только его лицо. Слова не хотели уходить.

– Все будет хорошо, – произнес он пугающе дружелюбно. Она ощущала его дыхание, чувствовала, как он просунул руку (вероятно, правую) ей под голову, как погладил (вероятно, тыльной стороной левой руки) ее по лбу – и лучше бы он этого не делал.

Ощущение латекса на лице, типичный запах каучука и талька – все это кольнуло ее как ножом в сердце, который проворачивался с каждым прикосновением, и проворачивался, и проворачивался.

Эмма открыла глаза, увидела улыбающегося Филиппа – вот так же он, наверное, улыбался и в темном гостиничном номере. Он наклонялся все ближе, и Эмма подумала, не ударить ли ему головой в лицо. Но у нее не хватит сил, чтобы причинить ему серьезный вред, она лишь сильнее разозлит его.

Она начала плакать, услышала его успокаивающее «ш-ш-ш», что напомнило ей шипение змеи. В следующий момент она засадила ему коленом между ног.

Филипп застонал, ослабил хватку, и Эмма сумела ударить его ребром ладони по нижней челюсти.

Он вскрикнул, повернулся в сторону, прижал руку ко рту и сплюнул кровь. Эмма ударила так сильно, что выбила ему зуб. Или Филипп прикусил язык, судя по кровотечению.

Между тем он уже выпустил ее. Эмма не чувствовала никакого давления ни на теле, ни на запястьях или лодыжках.

Наконец она смогла подняться и побежала наверх, но снова оказалась слишком нерасторопной. Филипп опять схватил ее, на этот раз за стопу, чтобы рвануть. К себе.

В пропасть.

Эмма нащупала перила, хотела ухватиться, но соскользнула и ударилась рукой о какой-то жесткий выступ, за который тут же рефлекторно схватилась.

Однако он не был соединен со стеной, хотя на ощупь и напоминал какую-то рукоятку, хотя рукоятка на лестнице имеет мало смысла, только если…

…это не часть огнетушителя.

Споткнувшись, Эмма поняла: это ее шанс. Пока тело еще старалось найти баланс, она схватила огнетушитель, повернулась на носках, качнулась, попыталась упасть вперед, на Филиппа. Но сила притяжения распорядилась по-другому, и Эмма снова приземлилась спиной на ступени.

В падении было невозможно бросить тяжелый огнетушитель в Филиппа, который снова очутился над ней.

Эмма еще успела увидеть, как он поднял руку. Затем все стало белым. Подвал, стены, лестница, Филипп, она сама. Внезапно все вокруг покрылось слоем белых частиц, как при песчаной буре.

Эмма слышала шипение, еще сильнее нажала правой рукой, которая, видимо, контролировала белую пыль и шипящие звуки, и на долю секунды в тумане появилась дыра.

В дыре стоял Филипп.

Покрытый содержимым огнетушителя, которое она разбрызгала прямо ему в лицо. С пеной, которую он пытался стереть с глаз, Филипп напоминал привидение с окровавленным ртом.

– Эээээммаааа! – закричал он и, покачнувшись, ухватился за перила. Снова двинулся вперед. Медленно и осторожно. С каждым шагом он подходил все ближе.

И мучительно медленно, ступень за ступенью, Эмма ползла на животе вверх по лестнице.

Она почти добралась до верхней площадки, когда он схватил ее сзади за ногу. Дернул вниз.

Эмма махнула рукой в поисках какой-нибудь опоры, чтобы ухватиться, но только опрокинула корзину с бельем, содержимое которой вывалилось на нее.

Она вспомнила трупный бульон в сарае Паландта, почувствовала запах разложения, который въелся в грязные вещи. Джинсы, блузка, нижнее белье, которые Филипп снял с нее и сунул в корзину. Нет ничего, что могло бы помочь, потому что как ей защищаться в халате?

ХАЛАТ!

Мысль пронзила Эмму вместе с болью, когда при следующем рывке вниз она ударилась челюстью о деревянную облицовку.

Филипп был вне себя, продолжал кричать что-то – похоже, ее имя. В воплях слышались боль, мука, смерть.

Но Эмма не разжала руки. Лежа на животе, она вцепилась в халат.

Порылась в правом кармане.

Черт!

В левом.

И наконец нащупала его.

В ту секунду, когда Филипп схватил ее за бедра, чтобы развернуть к себе, ее пальцы сомкнулись вокруг пластиковой ручки.

Эмма поддалась силе мужа, используя ее для собственного замаха, вскинула руку.

Ту, в которой было окровавленное лезвие.

Из посылки Паландта.

И широким взмахом перерезала Филиппу скальпелем горло.

Глава 45

Три недели спустя

Странно, что она не плакала.

В одинокие часы, проведенные в психиатрическом отделении, ей было достаточно только подумать о Филиппе, как на глаза наворачивались слезы, а сейчас, когда она впервые облекла свои ужасные деяния в слова и беспощадно высказала их Конраду, ее резервуар со слезами, казалось, опустел. Хотя она и ощущала тупое, до головной боли, давление за глазными яблоками, щеки оставались сухими.