Книга Рыцарь совести - Зиновий Гердт

То, что ему бывало трудно, невыносимо больно, что в каждой работе он проходил через борения и сложнейшие поиски, было известно только ему. Да, может быть, еще Тане. Однажды он сказал мне: «Я вот что обнаружил: бывает так паршиво на душе, чувствуешь себя хреново, погода жуткая — словом, все сошлось. И тогда нужно сказать себе: «Все прекрасно», гоголем расправить плечи и шагать под дождем как ни в чем не бывало. И — порядок». Господи, какой простейший рецепт!

Юлий Ким,

поэт

ЗИНОВИЮ ГЕРДТУ

(СЫГРАВШЕМУ МЕФИСТОФЕЛЯ)

Вам дьявола играть не надо. А почему? А потому. Вы человек такого склада, Что не сыграть вам сатану. В какой бы форме небывалой И как бы ни велась игра, Вас выдаст голос ваш лукавый, Всегда желающий добра. У вас такое порученье От наших сереньких небес: Свечи поддерживать свеченье Меж Днепрогэсов и АЭС, Чтоб я на свете жил и думал: А все ж во мгле текущих лет Есть этот бархат, Этот юмор, И грусть, и негасимый свет!

* * *

А не напрасно, Не напрасно Я записал Ваш адресок! Ударил час, и грянул срок: Вновь к Вам пишу. И так же страстно. Как в предыдущие разы, Желаю всяческой тревоги, Грозы, заразы и слезы, Бузы, Насильственной лозы, Гюрзы, и бешеной козы, И несчастливой полосы, И слишком жирной колбасы Избегнуть на своей дороге!

З. Е. ГЕРДТУ НА ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ

Изо всех наилучший Зиновий (Да простит мне товарищ Паперный)! Среди множества Ваших любовей Я не самый, наверное, первый. Но зато, даже если я мальчик По сравненью с Давидом-Булатом, Я — первеющий Ваш воспевальщик! Остальные хотят — да куда там… Ну, напишут они фамильярность Про «Божественную субботу», Под фальшивую высокопарность Подпуская еврейскую ноту. Ну, срифмуют, там, «замок» и «Зямок», Открывая ворота для прочих «Обезьянок», «Козявок» и «Самок» И других параллелей порочных. И ведь все это как бы в обнимку, Под закусочку и четвертинку, Опустив, невзирая на совесть, Вашу значимость, вес и весомость! Ведь нема никого, кроме Кима, Кто вставлял бы во все сочиненья Ваше радио-, теле-, и кино-, И театро-, и просто: значенье! Кто бы ставил бы Вас неустанно Рядом с Байроном и Тамерланом, А не с Дьяволом и Паниковским! Им же сравнивать Вас все равно с кем. Им же к Вам бы заехать да выпить, Да в обнимку еще половинку, Да на съемку согласие выбить На рекламку про рыбку-дельфинку. Нет! Когда я лобзаюся с Вами, Я не с Вами лобзаюся, Гердт! Я к Великой касаюся Славе В виде Ваших обыденных черт!

21 сентября 1995

Зяма связан у меня с триумфом, который выпал на мою долю, когда я лежал в больнице. Он навестил меня, а потом я пошел провожать его до лифта. Изо всех палат высыпали больные и смотрели, как он ко мне пришел и как я с ним рядом иду.

Олег Табаков,

актер

Его голос я впервые услышал, будучи школьником в Саратове. Зиновий Ефимович пародировал Розу Баталову — по тем временам не менее знаменитую певицу, чем Людмила Зыкина. Он так легко и изящно проделывал это на волнах радиоэфира, что я веселился чрезвычайно. «Ой, Самара-городок, беспокойная я…» — забавлялся он, а вслед за ним и все радиослушатели. Впоследствии я попал на спектакль Театра кукол «Необыкновенный концерт» и удивился, как из обыкновенного шаржа на конферансье он создал живой характер. И в этом характере мог свободно рассуждать обо всем — от проблем Апокалипсиса до вопросов получения или отсутствия жилья.

Мы с Зиновием Ефимовичем вместе озвучивали и комментировали фильм «Если бы Ильф и Петров ехали в трамвае». Часто встречались и в компаниях после спектаклей или съемок. Он был неизменно умен, остроумен и интеллигентен. Я могу вспомнить очень немногих людей, которые одновременно обладали всеми этими тремя достоинствами!

Он был удивительно красив, хотя его нельзя было назвать ни Робертом Рэдфордом, ни Рудольфом Валентино, ни даже Вячеславом Тихоновым. Но он всегда был удивительно мужественен и элегантен, чем сильно воздействовал на женский пол.

Я всегда дивился его запасам жизнелюбия, бесконечному юмору. Бывало так, что мы подолгу друг друга смешили. Я нежно любил его и люблю.

Константин Райкин,

актер

Я помню его с раннего детства. Он дружил с моими родителями. Всегда веселый, остроумный, очень обаятельный, очаровывающий, праздничный, артистичный, с умным завораживающим голосом… хромой, но невероятно элегантно двигающийся и превративший хромоту чуть ли не в достоинство своей походки. Он всегда естественно и на равных со мной разговаривал — не было сюсюканья и поддавков, столь обычных при общении взрослых с чужими детьми. Я почему-то, будучи еще ребенком, сразу поверил, что ему со мной очень интересно. Он действительно увлеченно со мной беседовал, внимательно слушал, а больше всего мне нравилось, как он хохочет от каких-то моих рассказов и показов. Наши отношения всегда, с моего раннего детства до последнего телефонного разговора, были одинаково сердечными.

Спустя много лет, когда я уже был актером, он любил напоминать мне о моих детских фантазиях. «Помнишь, — говорил он, — как ты показывал соревнования по прыжкам в воду с вышки высотой десять тысяч метров? Как прыгун сначала страшно боится, долго с ужасом смотрит вниз, потом, закрыв глаза, отчаянно бросается и летит. Потом потихоньку привыкает к полету, расслабляется, начинает смотреть по сторонам, летит то боком, то вверх ногами, то как будто развалившись на диване, — в общем, уже совершенно развязно и нагло, потому что судейская бригада сидит гораздо ниже самой воды и до нее еще далеко. И только подлетая к воде, он собирается, вытягивается в струнку и проносится мимо судей в идеальном виде. Я тогда сказал Аркадию: «Ты бы не смог такого придумать. Ты бы смог показать прыжок со стометровой вышки, ну, с пятидесятиметровой, но с вышки в десять тысяч метров тебе бы не пришло в голову».

Он очень поддерживал мою веру в себя. Особенно в начале моего актерского пути, когда я, измученный самоедством, придавленный тяжестью отцовской фамилии, все-таки пытался выжить и так нуждался в поощрении. Думаю, что он всегда понимал, как мне сложно заниматься этой профессией, будучи сыном Райкина.