Книга Взять живым мёртвого - Андрей Белянин

Как объяснил бургомистр, оно изготавливалось из ягод винограда, тронутого первым морозом. Сами лозы после этого выкорчёвывались, всё нужно было сажать заново, но именно это вино было невероятно сладким и дорогим.

В то же время наш Митяй на кухне успешно перепробовал всё: красное, розовое, белое, зелёное, жёлтое, сухое, креплёное, но в конце концов тупо остановился на чёрном фрайбургском пиве, заливая его в себя литровыми кружками. Позже он признавал, что под острые рубленые фрайбургские сосиски оно подходило идеально. Две пышные кухарки, щебеча меж собой, только и успевали наполнять ему тару. В конце концов просто выставили ведро пива…

Лично я как-то старался держать себя в руках, помнить, где нахожусь и что такое честь милицейского мундира. Но! возможно! не уверен, однако факты есть факты! Уф…

Короче, часа через два я вдруг поймал себя на мысли о том, что мы все, включая столь же «тёпленького» бургомистра, шумно обсуждаем поход в какой-то там мистический немецкий лес, где нас ждут всяческие неприятности, и если мы посмеем вернуться оттуда живыми, то нас торжественно сожгут на главной площади города в той же избушке.

А вот если (да какого русского лешего это «если»? Правильнее – «когда»!) мы вернёмся и – о чудо?! – приведём на собачьем поводке того самого (истлевшего в труху!) принца Йохана, то нас встретят как великих героев всех германских земель!

То есть с цветами, с пивом, сосисками и бесчисленными белокурыми фройляйн, готовыми на всё в стиле «дас ист фантастиш, натюрлих, я, я!». Надеюсь, вы поняли?

О себе с той же уверенностью сказать не могу.

В общем, кажется, мы на что-то там подписались. И более того, обязались оставить полномочного представителя дипломатического ведомства при царе Горохе герра Филимониуса Груздевберга в качестве честного заложника нашей авантюры.

Типа если к указанному сроку мы не доставим господину бургомистру беглого (лет сто – сто пятьдесят назад пропавшего) принца, то граждане вольного города Фрайбурга будут в полном праве казнить нашего дьяка. Честно говоря, да кто бы сказал хоть слово против?!

Если дружественная Германия поможет нам избавиться от этого тощего геморроя в ермолке, им же всё Лукошкино «данке шён» скажет и в ножки поклонится!

Думаю, даже половина нашей мятежной и вечно оппозиционной боярской думы побаивается чрезмерной самостоятельности Филимона Митрофановича. Они просто не знают, в какую сторону и как его занесёт. А дьяк-то у нас натура творческая, интеллигентная, из крайности в крайность бросается в ритме вальса, на раз-два-три!

Причём в оппозиции тоже надолго не задерживается, уходя оттуда ровно за день до того, как запахнет жареным. Лично я думаю, что это талант, редкий и по-своему полезный.

То есть ни одно дело нашей опергруппы, начиная с самого первого дня, не обходится без дьяка. Почему? А фигли?! Ответа не знает никто, тем более я…

Э-э, кстати, а что было потом? Хороший вопрос. Логичный.

Мне нравятся короткие предложения. Почему? Не знаю.

Как абсолютно точно не знаю, что происходит на данный момент. Если чешское пиво сыграло с нами злую шутку, то насколько же было коварно молодое немецкое вино…

– Где мы? – в полной темноте раздался на удивление спокойный голос Яги.

– В избушке, – уверенно ответил я, поскольку хорошо помнил, как нас сюда доставили.

Пьяных и никакущих. Быстро разложив по своим привычным местам согласно штатному расписанию. Бабу-ягу на печку, Митю у порога, меня на вязаном коврике посередине горницы.

Немецкое гостеприимство оказалось настолько щедрым, что лишь наутро следующего дня мне удалось хоть на минуту завладеть вниманием всей нашей опергруппы.

– В избушке – это хорошо, – выглянув в окошко, где висела густая темнота гуталинового цвета, призадумалась моя хозяйка. – Хотелось бы знать, конечно, где ж энти басурмане саму избушку расквартировали? Чую, что вроде как мы не в самом Фрайбурге, а…

Где именно, бабка сказать не успела, её прервал такой громкий и тоскливый волчий вой, что я даже поёжился. У порога заворочался Митя.

– Бабуль, не надо так громко-то…

– Кстати, а где дьяк? – пересчитывая своих по головам, опомнился я. – Филимон Митрофанович, ау-у?!

– Никита Иванович, отец… как вас там, потише можно? Башка-а трещит…

В темноте, практически рядом с нами, вдруг на мгновение вспыхнули чьи-то красные глаза. Под тяжёлым весом заскрипели ступени крыльца. Кто-то с противным скрежетом пытался царапать дверь. Это явно не гражданин Груздев…

– Ну просил же, Христа-а ради-и-и!

– Это не я, – практически в один голос сказали мы с бабкой.

Из-за двери вновь раздался страшный звериный вой, но теперь в нём явственно звучали нотки злорадства и торжества.

– От что же за сволочь такая?! – тихо простонал Митяй, вставая и берясь за кочергу. – Никакого человеческого сострадания, и так голова гудит, будто там черти камаринскую пляшут, а тут ещё и…

Он рывком отодвинул засов и шагнул на крыльцо. Вой прервался глухим звуком удара железом обо что-то очень твёрдое. Потом кого-то пнули коленом под зад, чей-то прощальный писк растаял в тишине ночи, и наш младший сотрудник с погнутой кочергой мрачно вернулся обратно.

– От же собака горбоносая, ещё и зубы скалил, кобелина немецкая! Ох, чую, плохо мне-е…

– Митенька, – разом засуетилась Яга, – а вот я те стопочку настоечки лечебной налью. Ты пей да на бочок ложись, в единый миг всё отпустит.

Митя аж прослезился, благодарно выпил что ему там набулькали и практически рухнул там, где стоял. Хорошо я подножкой подкорректировал, а то мог бы запросто сломать бабке сундук лбом.

Пока он выводил музыкальное сопение носом, уютно свернувшись на полу, как здоровенный медведь, мы запалили свечку, сели за стол и, образно говоря, приступили к разбору полётов. Хотя чего там разбирать? Мы в полной заднице-с!

– Стыдно-то как, Никитушка-а…

– И не говорите. Выбрались в первый раз за границу, приехали в культурную страну, были приглашены в гости к приличным людям, и первое, что мы сделали, – в хлам напились за столом! Подтвердили самые расхожие мифы о русских, как будто у себя в Лукошкине мы квасим не переставая…

– И ещё ж милиция-а! Не абы кто, а слуги закону и правопорядку, мать их прокурорскую!

– Мать моя прокуратура, – чуть подправил я. – Но, по сути, всё верно. Вопрос в другом: мне смутно помнится, что мы вроде бы о чём-то там договаривались. Нас опять наняли?

– Не знаю, соколик, – изогнув бровь, нахмурилась Яга. – Но ить ты прав, об чём-то таком серьёзном разговор был. Зазря, что ль, мы дьяка Фильку тевтонцам в заложники оставили.

– Это, кстати, был красивый ход.

– Энто да! Но что мы бургомистру ихнему наобещали, вот не упомню.