Книга Рыдания усопших (сборник) - Людвиг Павельчик

Когда через одну-две минуты дверь палаты открылась и появилась медсестра, пациент вздрогнул, словно выдернутый внезапным шумом из мира грез и повернулся.

Как вы себя чувствуете, господин Шписс? Вы долго спали и, должно быть, голодны? До обеда еще два часа, но я велела оставить Вам кое-что из завтрака. Желаете кофе или чай?

Больной медленно покачал головой.

Нет, благодарю вас, я не голоден. Прошу Вас лишь вернуть мне мои сигареты и зажигалку, я покурю на балконе.

Пришла очередь медсестры качать головой.

Сожалею, господин, но на балкон вы пока выходить не можете. Я буду выдавать Вам по одной сигарете из Вашей пачки, но курить вам придется в специально отведенной для этого комнате, в присутствии кого-то из персонала.

Почему такие сложности?

Не расстраивайтесь на этот счет. Просто суицидальные пациенты находятся у нас под более бдительным наблюдением и любые предметы, годящиеся для того, чтобы причинить вред себе или окружающим, должны быть у них изъяты. С балкона можно спрыгнуть вниз, а сигаретой нанести ожог, поэтому меры предосторожности необходимы. Но как только доктор исключит опасность агрессии и разрешит Вам покинуть палату наблюдения, все эти ограничения будут сняты.

Шписс кивнул головой в знак того, что понял объяснение и смирился со своей участью, и покорно проследовал за подошедшим санитаром в курилку, где в плотной завесе табачного дыма выкурил одну за другой три сигареты. Он был неразговорчив, на вопросы санитара отвечал односложно и смотрел большей частью в одну точку. Сидя на табурете, он уперся локтями в колени и понурил голову, приняв совершенно несчастный вид. Докурив, он долго гасил в пепельнице окурок, обжигая пальцы, затем встал и попросил отвести его обратно в палату. Обычных вопросов изолированных пациентов из серии «когда придет доктор?» или «на каком основании меня здесь заперли?» он не задавал, так что у сопровождавшего его санитара создалось впечатление, что собственная судьба этого странного малого больше не интересует.

В палате Шписс вымыл руки и приправил постель, на которую тут же и лег, заложив здоровую руку за голову. Наблюдавший за всем этим по монитору доктор Коршовски решил, что время настало, и попросил персонал привести пациента в кабинет главного врача (Убертус также изъявил желание присутствовать). Помимо этих двоих в кабинете находилась одна из молодых практиканток, искренно восторгавшаяся методами работы и знаниями Коршовски.

Несколько минут спустя в кабинет вошел пациент, спокойно и уверенно, словно проделывал это каждый день. Ни в движениях его, ни во взгляде не было и намека на агрессивность, но и понурая апатия, которую он демонстрировал после пробуждения, не являлась более его отличительной чертой. Он деловито переступил порог, как это делают, входя в какое-нибудь учреждение, и уселся на первый подвернувшийся ему стул, приняв ничем не примечательную позу. Он успел причесаться и выглядел теперь довольно сносно, несмотря на щетину, избавиться от которой ему удастся лишь после отмены «закрытого» режима, когда он сможет получить бритву.

Понаблюдав некоторое время за жестами и мимикой вошедшего, доктор Коршовски начал беседу.

Здравствуйте, господин Шписс. Мое имя Коршовски, а рядом со мной мои коллеги доктор Убертус и Лина. Если не возражаете, для начала я хотел бы задать Вам несколько так называемых организационных вопросов…

Здравствуйте, доктора и вы, Лина. Давайте как можно скорее покончим с формальностями. Я знаю, о чем сейчас пойдет речь, поэтому сразу подпишу, что я согласен на обследование и лечение, разрешаю рассказывать обо мне другим вашим коллегам и не имею ничего против того, что эта милая девушка будет записывать наш разговор на диктофон. О том, что эта запись будет использоваться исключительно внутри этого учреждения, и о том, что я имею право не говорить на темы, которые мне неприятны, я оповещен. Ведь именно эти «организационные вопросы» хотели вы мне задать, доктор Коршовски?

Тот не мог не улыбнуться.

Вы угадали, господин Шписс. Но теперь, когда вы так ловко перевернули все с ног на голову, в этом нет необходимости. Лина даст Вам бумагу на подпись.

Пациент не глядя расписался в местах, указанных ему разноцветным ногтем Лины, и вновь поднял голову на Коршовски.

Я ранее не бывал в психиатрических клиниках, если вы об этом хотите спросить, но все эти процедуры одинаковы в любом отечественном лечебном учреждении, оттого я и знаком с ними. Кстати, благодарю Вас за вовремя сделанную мне инъекцию, приведшую меня в чувства. Признаться, мне стыдно за безрассудство моего ночного поведения и прежде всего потому, что я мог погибнуть, так и не докопавшись до истины, что было бы обиднее всего. Вы можете, разумеется, считать меня сумасшедшим и даже прилепить мне ярлык шизофреника, но это ничего не изменит. Мне же нужно совсем немного – постичь суть произошедшего со мной или же убедиться, что суть эта непостижима. Если же вы думаете, что с помощью медикаментов отнимете у меня память и заставите перестать думать об этом чертовом трюке, то Вы ошибаетесь, доктора. Бреда же в моих мыслях не более, чем в Ваших, и лечить тут нечего. А коли Вы тут такие умные, то сможете, безусловно, открыть мне истину после того, как выслушаете мою историю. Ну, так как?

Коршовски и Убертус понимающе переглянулись. Сколько раз уже слышали они нечто подобное от пациентов, мозг которых был просто поедаем злыми собаками – симптомами шизофрении, сколько проникнутых болезненным бредом откровений узнали они от своих подопечных! Ведь бред, в конце концов, тем и отличается от идеи-фикс, что неподвластен ни рассудку, ни логике, ни переубеждениям, сколь бы последовательными и подкрепленными доказательствами они ни были. И лишь открытые в пятидесятых годах прошлого века нейролептики позволяли привести разрушенное восприятие реальности этих людей в мало-мальски удобоваримый для общества вид.

Ну, что ж, господин Шписс, мы ведь для того и пригласили Вас сюда, чтобы разобраться, насколько Ваше состояние болезненно, дружески распахнув ладони ответил Коршовски. – Быть может, Вы и впрямь лишь неверно истолковали для себя какое-то неизвестное вам явление, и ни о каком психозе тут речи не идет! Кстати, насколько все это опасно? Не желаете ли Вы, случаем, предпринять какие-либо меры для спасения… мира или человечества?

Он перегнул, и Убертус бросил на коллегу предостерегающий взгляд. Пациент мог заподозрить издевку в словах Коршовски и вновь впасть в буйство. Однако ничего такого не произошло. Шписс лишь чуть улыбнулся и ответил:

Я понял вашу мысль, доктор. Но, пожалуйста, не беспокойтесь – до этой степени сумасшествия я еще не дошел. Да и то, что я хочу рассказать, никаким образом никого не задевает – даже, пожалуй, меня самого, и никакой опасности, насколько я могу судить, не представляет. Мало того, я и в самом деле не исключаю той версии, что психически болен, но прошу вас перед постановкой окончательного диагноза разобраться, что во всей этой истории правда, а что – болезненные фантазии. Можете Вы мне это обещать?

Разумеется, господин, разумеется, подал голос Убертус. Я – глава этой клиники и не допущу, чтобы кто-то чувствовал себя нами обиженным.