Книга Гностики, катары, масоны, или Запретная вера - Ричард Смоули

Был ли этот текст написан как результат мистического озарения или вызван полетом фантазии, он вызывает настоящее удивление. Эти несколько изогнутых в спираль строчек представляют интеллектуальную программу, в соответствии с которой западной цивилизации предстоит развиваться в течение следующих четырех столетий; по сути, мы продолжаем следовать ей и сегодня. Они высмеивают избитую схоластику своего времени — «папство, Аристотеля и Галена» — и призывают выработать «совершенный метод», который подразумевал бы чтение «книги Природы» непосредственным образом, а не через замутненные линзы древних текстов. По сути, тут представлен фундамент современной науки.

Этот отрывок покажется еще более поразительным, если мы примем во внимание, что два человека, имеющие наибольшее отношение к рождению научного метода, были тем или иным образом связаны с розенкрейцерским движением. Одним из них был английский философ и государственный деятель Френсис Бэкон (1561–1626). Бэкон отрицательно относился к метафизике своего времени, уподобляемой им паутине, красивой и запутанной, но в конечном счете ни на чем не основанной. Он призывал к применению более точных методов экспериментирования, чтобы научные теории могли основываться на подлинном опыте, а не на отвлеченных спекуляциях. Бэкон проповедовал то, что он именовал «великим восстановлением», — систематическое исследование природы, которое позволило бы человеку восстановить связь с (и власть над) природой, существовавшую до грехопадения. Бэкон был тесно связан с розенкрейцерскими течениями. Как отмечает Френсис Йейтс, «фигура Бэкона появилась за рамками герметической традиции, а также за границами ренессансной магии и каббалы, он прикоснулся к ним благодаря посредничеству подлинных магов».

Еще более замечательным представляется случай французского философа Рене Декарта (1596–1650). Как раз с его фигурой, более чем с кем-либо еще из числа мыслителей, за исключением, может быть, Бэкона, связано возникновение современного научного мировоззрения. Его «Рассуждение о методе» можно представить как реализованное в виде изданной книги предписание братьев изучать Librum Naturae. Декарт описывает это так: «Как только я достиг возраста, позволявшего мне освободиться от попечительства моих учителей, я совершенно забросил изучение литературы… решив не изучать никакой иной науки, кроме той, которую я смогу найти внутри самого себя, или великой книги мира». В его «Рассуждении» выдвигается программа, подобная бэконовской, сориентированная на метод, способный объединить все науки на основе математических начал, к важнейшим из которых относится разработанная им картезианская система координат.

Связи Декарта с розенкрейцерами столь же удивительные, сколь и мистифицирующие. В период издания манифестов молодой человек отправился в Германию — это происходило в 1619 году, — имея своей целью изучение разных сторон жизни посредством «путешествий, посещения дворов и расположений армий, вхождения в контакт с людьми различных нравов и сословий, накопления разнообразного опыта», но также и поиск розенкрейцерского братства (конечно, ему так и не удалось его найти). Он подумывал о вступлении в католические вооруженные силы, собиравшиеся выступить против курфюрста Пфальцграфа, но затем он изменил решение и уединился в одном доме на берегу Дуная. «Рядом со мной не было ни одной компании, которая могла бы отвлечь меня, также, по счастью, мной не владели заботы или страсти, могущие помешать мне, я проводил целый день запертым в комнате, обогреваемой закрытой печью, — там я имел полновесный досуг для того, чтобы размышлять над своими собственными мыслями». Эти мысли привели его к революционному заключению о том, что математика предоставляла ключ для понимания природы.

По случайному совпадению Декарт вернулся в Париж в 1623 году, когда смешанная с испугом ажитация вокруг движения розенкрейцеров была на пике. Но еще более удивительное дело — он обнаружил, что его пребывание в Германии закрепило за ним самим репутацию розенкрейцера. То, каким образом он решил развеять эти слухи, оказалось довольно необычным. Адриен Бэйе, биограф философа, живший в семнадцатом веке, пишет: «Он сделал себя во всех отношениях видимым для всего мира и особенно для своих друзей, которым не требовалось никакого иного аргумента для того, чтобы убедиться в том, что он не являлся членом братства розенкрейцеров, или невидимых: и он использовал этот же самый аргумент их невидимости, когда объяснял любопытным, почему ему не удалось найти никого из них в Германии».

Реальность братства

Все это подводит нас к краеугольному вопросу: существовало ли братство Розового креста? Как раз в этой области, больше, чем в какой-либо другой, мы не имеем возможности удовольствоваться отсутствием явных свидетельств и поставить на этом точку. Отсутствие явных свидетельств не может служить доказательством несуществования ордена, функционирующего как тайное общество. И хотя в манифестах делались заявления о том, что в скором времени орден, допустим, его существование, станет прозрачным для широкой общественности, по с учетом сугубо враждебной атмосферы того времени не кажется удивительным, что розенкрейцеры так никогда и не выполнили своего обещания.

По вопросу о реальности существования ордена мнения разделяются на две крайние группы. Представители академического направления — из них самой выдающейся являлась покойная Френсис Йейтс — вообще не склонны принимать в расчет существование ордена в каком бы то ни было буквальном смысле. Они признают, что существовали розенкрейцерские течения — в том или ином виде актуализированные идеи и идеалы, которые были как-то связаны с эзотерикой, в том числе с каббалой, герметизмом и алхимией, но в целом они отказывают в реальном существовании братству Розового креста. С другой стороны, современные организации, которые называют себя розенкрейцерскими, притязая на наследие братьев, склонны трактовать повествование в «Предании» и «Признании» как преимущественно реальное. Для тех исследователей вопроса, кто занимает промежуточную позицию, непросто отделить истину от вымысла. Но несколько моментов могут подвести нас к пробным заключениям.

Прежде всего история жизни Христиана Розенкрейца в основных моментах не представляется совершенно невероятной. На протяжении всей эпохи Возрождения процветала торговля между Европой и Левантом, и нам не придется слишком уж напрягать воображение, чтобы представить себе, что странствующий искатель истины и знаний мог достичь Сирии и Марокко. Если посмотреть на ситуацию в общих чертах, то Христиан Розенкрейц напомнит нам многих странствующих ученых-магов, с которыми мы уже сталкивались на протяжении этого повествования. Но мы также не должны быть настолько безрассудно легковерны, чтобы поверить в то, что такой человек мог вернуться в Германию и собрать вокруг себя группу учеников. Так или иначе, многое в мифе о Христиане Розенкрейце представляется вымыслом. В 1616 году была издана небольшая работа, называвшаяся «Химическое бракосочетание Христиана Розенкрейца». Искусно выстроенная алхимическая повесть имеет явно выраженный аллегорический характер. В данном случае мы знаем, кто был ее автором: это Иоганн Валентин Андрее, германский клирик и эзотерик. «Химическое бракосочетание» вполне близко по своему духу к манифестам, так что вполне вероятна связь Андрее с тем кругом, который произвел на свет «Предание» и «Признание». В последующие годы он определял розенкрейцерский миф словом ludibrium — это латинское слово часто переводится как «шутка» или «фарс», хотя оно также может означать «развлечение», возможно, имеющее серьезные цели. В любом случае это позволяет предположить, что розенкрейцерские манифесты содержат элемент фикции, хотя и весьма значительный.