Книга Аргонавты 98-го года - Роберт В. Сервис

Это были счастливые дни. Успех носился в воздухе. Люди были опьянены им и метались в исступлении. Деньга! Они потеряли цену. Каждый встречный был «овшивлен» ими, разбрасывал их обеими руками, и, как только опустошался один карман, они наполняли другой.

Я встретил большого Алека, одного из главных предпринимателей, спускавшегося по улице со своими людьми. У него в руках был винчестер, а за ним тащили ряд тюков, нагруженных золотом. В банке возбужденная нетерпеливая толпа требовала, чтобы ее мешки были взвешены. В ведрах, кувшинах для каменноугольного дегтя, во всевозможных вместилищах хранилась драгоценная грязь. Потеющие клерки обращались с золотом не более бережно, чем в мелочной лавке с сахарным песком.

Я увидел Хьюсона и Мервина. Они сильно разбогатели на участке, который заняли на Гункере. Счастье было в их руках.

― Пойдем выпьем, ― сказал Хьюсон. Он уже, очевидно, много выпил. Его лицо было дрябло, красно, и носило знаки разрушительного порока. В этом железном человеке неожиданный успех производил коварную работу, истощая его мощь. С Мервиком было то же. Я увидел его мельком в дверях «Зеленого Лавровишневого Дерева». Макаронник держал его на буксире; он покупал вино.

Я напрасно искал Локасто. Он здорово закрутил здесь, как мне сказали. Виола Ленуар «заставила его поплясать».

В полночь в лихорадочном нетерпении я ждал у дверей «Парагона».

― Я живу в хижине, ― сказала Берна, вышедшая наконец ко мне. ― Вы можете проводить меня домой. Конечно, если вам хочется, ― прибавила она кокетливо.

Она прижалась ко мне. Она, казалось, в значительной степени утратила свою прежнюю робость. Не знаю почему, но я предпочитал свою застенчивую скромную Берну.

― Знаете, эти грубые золотоискатели очень добры ко мне. Я королева для них, потому что они знают, что я ― порядочная. Мне было сделано несколько предложений выйти замуж, настоящих, хороших предложений от богатых владельцев приисков.

Да, молодой человек! Итак, вы намерены разбогатеть и увезти меня в Италию? О, какие я строю планы для нас обоих! Но мне безразлично, дорогой; если у вас не будет ни одного гроша, все равно я ваша, навсегда ваша.

― Прекрасно, Берна, но я намерен составить себе состояние. Я как раз потерял участок в пятьдесят тысяч долларов, но теперь у меня наклевывается больше. Первого числа будущего июня я приду к вам с шестизначным банковским счетом. Вы увидите, моя маленькая девочка. Я твердо намерен добиться этого.

― Ах, вы глупый мальчик, ― сказана она. ― Приходите хоть нищим в лохмотьях. Приходите только во что бы то ни стало.

― Как насчет Локасто? ― спросил я.

― Я почти не видела его. Он оставляет меня в покое. Я думаю, что он заинтересован в другом месте.

Она была чрезвычайно нежна, полна чарующих неожиданностей и при прощании заставила меня обещать, что я вернусь очень скоро. Да, это была моя девочка. Каждый взгляд ее, каждое слово, каждое движение выражали прекрасную, нежную, лучезарную любовь. Я был счастлив и в то же время встревожен. Я спросил ее:

― Берна, вы уверены, что вы в безопасности в этом месте, среди всего этого разгула, пьянства и порока? Дайте мне увезти вас, дорогая.

― О, нет, ― ответила она нежно. ― Мне хорошо. Я сказала бы вам сразу, мой мальчик, если бы у меня были какие-нибудь опасения. Это только то, что обычно приходится делать бедной девушке. Это то, что мне предстояло делать всю жизнь. Верьте мне, милый, я бываю удивительно глуха и слепа по временам. Не думаю, чтобы я была очень скверной, не правда ли?

― Вы чисты как золото.

― Ради вас я всегда стараюсь быть такой, ― ответила она.

Когда мы целовались на прощанье, она спросила робко:

― Как насчет румян, дорогой? Я должна перестать употреблять их?

― Бедная детка! О, нет, не думаю, чтобы это было важно. У меня очень отсталые понятия.

Я ушел, унося с собой солнечный свет, трепеща от радости, проникнутый любовью к ней, благословляя ее снова.

Но все же румяна врезывались в мои впечатления, как символ какого-то предательского падения.

Глава XV

Это было приблизительно через два месяца, по возвращении из краткой поездки в Даусон.

― Масса почты для вас обоих, ― восторженно воскликнул я, врываясь в хижину.

― Почта? Ура!

Джим и Блудный Сын, лежавшие на своих нарах, стремительно вскочили. Никто так не тоскует по письмам, как северные отшельники, а мы уже в течение двух месяцев не получали вестей «с той стороны».

― Да, я получил около пятидесяти писем на нас троих. Оказалось около дюжины для меня, полдюжины Для вас, Джим, и остальные для вас, старый шут.

Я протянул Блудному Сыну около двух дюжин писем.

Я со сладострастием растянулся на своих нарах и начал перечитывать письма. Некоторые были от мамы, некоторые от Гарри. Они были глубоко заинтересованы моими восторженными рассказами о стране, хотя все еще не могли примириться с жизнью, которую я вел. Однако теперь они были настроены менее строго. Я чувствовал себя подкрепленным, возбужденным, радостным, и, лежа на своих нарах, прислушиваясь к веселому потрескиванию огня, плавал в мурлыкающей дремоте полного довольства. Вдруг я вспомнил что-то.

― Послушайте, ребята, я забыл рассказать вам. Я встретил Мак Криммона у ручья. Вы помните его ― Полукровка. Он справлялся о вас обоих и сказал, что хочет повидать вас по выгодному для нас делу. Он придет сегодня вечером… Что случилось, Джим?

Джим был бледен и с ужасом смотрел на одно из полученных писем. Его лицо изображало муку. Не отвечая, он встал и опустился на колени около своей постели. Он глубоко вздыхал. Однако постепенно лицо его снова приняло спокойное выражение, и я заметил, что он молится. Когда он поднялся и вышел, я последовал за ним.

― Скорбные вещи, старина?

― Я получил письмо, которое перевернуло меня. Я в ужасном положении. Если когда-либо мне нужна была поддержка и указание, то это именно теперь.

― Вы узнали что-нибудь о том человеке?

― Да, это он, точно. Это Мошер. Я все время подозревал это. Вот письмо от моего брата. Он пишет, что Мошер без сомнения и есть Мозли.

Его глаза были грозны, лицо трагично в своей скорби.

― О, вы не знаете, как я боготворил эту женщину, верил ей, готов был прозакладывать свою жизнь за нее, а она, пока я добывал для нее деньги, порвала все и ушла с этим ползучим гадом. В прежние дни я разорвал бы его на куски, но теперь… ― Он застонал, как безумный.

― Что мне делать, что мне делать? Добрая Книга велит прощать врагам, но как я могу простить такое зло. А моя бедная девочка! Он бросил ее, толкнул на улицу. Уф я был бы способен убить его медленной пыткой и пожирать глазами его муки, но я не могу, неправда ли?